«Бенни?..»

Папа?

Это был голос его отца. Бенни едва слышал его из-за шума вентиляции, но понял, что он доносится из картонной коробки. Он встал на цыпочки, пытаясь заглянуть внутрь.

«Ох, Бенни…»

Голос отца был печальным, он словно бы хотел сказать что-то, но теперь было уже поздно; и действительно, в этот момент Аннабель кивнула и отвернулась, а служащий закрыл коробку крышкой.

– Мама! – закричал Бенни, стуча ладонями по стеклу. – Мама!

Словно по собственной воле, коробка начала двигаться.

– Нет! – крикнул Бенни, но стекло было толстым, а вентиляция громко шумела, и коробка продолжала двигаться по короткому пандусу к печи, заслонка которой открылась ей навстречу. Он увидел огненное жерло с языками пламени, услышал басовитый рев огня и воздушной тяги, к которым примешивалась одинокая трель тромбона с улицы. «Don’t Be That Way». Они играли «Don’t Be That Way».

– Нет! Нет! – кричал Бенни и стал стучать по стеклу кулаками.

Тогда Аннабель подняла глаза. Она сжимала в руках кларнет Кенджи, лицо ее было белым как пепел, и по нему струились слезы. Увидев сына за стеклом, она протянула к нему руки, и ее губы беззвучно произнесли его имя.

«Бенни!..»

Коробка за ее спиной скользнула в жерло печи, и заслонка закрылась.

К тому времени, когда они вышли из крематория, Бенни уже успокоился. Большинство музыкантов собрали вещи и разошлись по домам, только двое парней ещё бродили по мемориальному саду. Трубач, прислонившись спиной к стене, играл печальную версию «Smoke Gets into Your Eyes». Из высокой трубы крематория струился вверх прозрачный жаркий поток.

Их подвезли до дома, и Бенни сразу же лег спать и проспал до утра. Когда он наконец проснулся, Аннабель сказала ему не ходить в школу и разрешила до самого обеда играть в компьютер. После обеда они опять поехали в погребальную контору, за прахом Кенджи. Ехали на автобусе, долго и нудно. Пепел был упакован в пластиковый мешок, а тот лежал в пластмассовой коробке, которую уложили в обычный коричневый хозяйственный пакет. Бенни отказался держать этот пакет в автобусе, хотя никому из пассажиров и в голову бы не пришло, что в этом пакете человеческие останки. Когда они шли домой от автобусной остановки, в переулке собрались вороны, они садились на ворота и крышу их дома. Когда-то Кенджи соорудил для них на заднем крыльце кормушку из найденной на мусорке старой подставки для телевизора. Когда Аннабель отпирала дверь черного хода, она заметила, что кормушка пуста, и решила покормить ворон. Положив пакет с прахом мужа на кухонный стол, она вынула противень и включила духовку на разогрев.

– Рыбные палочки или куриные наггетсы?

– Все равно.

Нужно его чем-нибудь занять, подумала Аннабель. Каким-нибудь делом.

– Родной, покормишь папиных ворон?

Она сняла с дверной ручки и вручила ему пакет черствых юэбинов[5], которых Кенджи набрал в мусорных баках китайской пекарни. Теперь ей, среди прочих свалившихся на неё обязанностей, нужно будет регулярно собирать эти черствые пряники.

Бенни вышел с пакетом на крыльцо и через некоторое время вернулся.

– Вот, – сказал он и протянул матери крышку от бутылки, створку ракушки и потускневшую золотую пуговицу. Она подставила ладонь, и он вручил ей все это добро.

– Очень странно, – сказала Аннабель, рассматривая пуговицу. – Я слышала, что вороны иногда оставляют подарки… Как ты думаешь…

Она хотела поделиться с сыном мыслью, которая вдруг пришла ей в голову, но так же внезапно оборвала себя.

– Что? – спросил Бенни.

– Так, ничего. – Она взяла с полки небольшую чашку и аккуратно сложила туда все эти предметы. – Не уберешь со стола, дорогой?