По материалу ткани разливалось странное тепло, словно хозяин еще жил в нем, и Аннабель зарылась глубже, прижимаясь лицом к воротникам, карманам и рукавам, вдыхая запах дыма и виски – стойкие ароматы ночного клуба, которые напомнили ей, как он в первый раз положил руки ей на плечи, повернул к себе, и они поцеловались. Она задрожала от этого воспоминания. Ощущать кожей колючую шерсть и мягкую фланель было приятно, но ей хотелось большего. Аннабель села и стянула через голову толстовку, но, вставая, чтобы снять спортивные штаны, случайно взглянула в зеркало на задней стороне дверки. На несколько секунд она застыла, глядя на свое отражение: большое бледное тело с тяжелыми складками плоти, торчащими из-под нижнего белья, затем отвела взгляд. Взгляд остановился на угловатых красных цифрах электронных часов возле кровати. Было уже почти три часа, пора идти за сыном в школу. Бенни терпеть не мог, когда она опаздывала. Аннабель медленно натянула толстовку обратно, а затем вновь уселась на краешек заваленной вещами кровати и потеребила рукав зеленой фланелевой рубашки, который лег ей манжетой на колено. Это была любимая рубашка Кенджи, в красивую клеточку неяркого цвета, с желтыми и синими полосками. Из нее можно сделать чудесное лоскутное одеяло, подумала она. Люди же так делают – шьют из одежды ушедших близких лоскутные одеяла на память. Это была действительно прекрасная мысль: дать старой одежде новую жизнь, а себе – возможность укутаться в воспоминания.

Погоди-ка, ты что же, не будешь рассказывать, как они познакомились? Я не хочу мешать тебе или там учить, как надо работать, но ты же пропускаешь все хорошие, счастливые моменты, а если ты о них не расскажешь, читатели не узнают, как нормально все было вначале и как мама с папой любили друг друга, ведь именно поэтому ей потом стало так хреново. Подумают: а, эта Аннабель – просто большая старая неудачница – но это же неправда.

Да в общем, и мне самому тоже интересно. Ещё когда папа был жив, они иногда при мне вспоминали, какой у них был крутой роман, но что-то недоговаривали, ну, там, говорили, что папа влюбился в маму с первого взгляда, и она была такая красивая, а он такой добрый, и что они были созданы друг для друга, и все такое. Но я чувствовал, что они о чем-то умалчивают. Иногда, когда они глядели друг на друга, у них в глазах прямо искрились эти тайны, о которых им не хотелось говорить при ребенке, и тогда они улыбались и отводили взгляд или вдруг меняли тему. Я не обижался. Хорошо, когда у людей есть секреты, которые приносят им счастье. Но когда папа умер, мама стала несчастной, и эти тайны перестали искриться, а если все дело в этом, то уже нет смысла держать их в секрете, правда? Само собой, есть вещи, которые ребенку не следует знать о своих родителях, но что-то ведь можно и рассказать.

А, стоп, мне вот сейчас пришло в голову: может, ты просто ничего не знаешь про их секреты? Я-то думал, что книги знают все, но может, ты глупая книга или ленивая, из тех, что начинаются с середины, потому что не знают, с чего начать рассказ, а разбираться им лень. Я угадал? Ты тоже такая? Ну, если так, то может, тебе лучше пойти поискать какого-нибудь другого ребенка и рассказать о нем. Какого-нибудь милого нормального ребенка с широким кругом общения, который не умеет слышать или не хочет слушать. Таких детей полно, так что, пожалуйста, не стесняйся. Выбор за тобой.

Понимаешь, у меня-то выбора нет. Если ты – книга про меня, приходится быть внимательным. Либо так, либо снова спятить, а моя работа сейчас заключается в том, чтобы этого не допустить. Поэтому все, что я предлагаю – чтобы ты делала свою работу, а я буду делать свою. Начни сначала. Расскажи читателям, как мои родители познакомились. Начни с самого начала.