Бедняжке Ертрюд комната больше не нужна. Это понимали все. И между тем… Не так бы следовало все это сделать…

Поползли всякие разговоры. Говорили, будто в последнее время ленсман был так падок до женщин, что служанки не задерживались подолгу у него в усадьбе. Если, конечно, хотели соблюсти себя. Впрочем, не настолько все было и худо, чтобы появление Дагни кого-то обрадовало.

Дагни была настоящая бергенская дама. Тонкая как спица, со взбитыми волосами и в трех нижних юбках, надетых одна на другую. Всем бы радоваться новой хозяйке, но не все шло так гладко.

Первое, что новая жена ленсмана увидела у него в доме, была самодельная гипсовая маска.

Дина потрудилась на славу. Она надела маску и белые одежды, чтобы поразить отца.

Маску она изготовила под руководством господина Лорка. С него она и была снята, но не удалась. Получилось лицо мертвеца. Скорее гротескное, чем смешное.

Ленсман захохотал, увидев Дину в этой маске, а Дагни схватилась за сердце.

С первого дня Дина и Дагни вступили в холодную, непримиримую войну друг с другом. Ленсману в этой войне была отведена роль посредника, если в отношениях между этими двумя женщинами вообще требовался посредник.

Я Дина. Ертрюд бросила мне пуговку со своего плаща. Раньше ей не нравилось, что я хожу с черными ногтями. Теперь она больше не вспоминает про это.

Господин Лорк говорит, что считать быстро в уме – это талант. Он мне диктует числа, а я их складываю. Или вычитаю. Или множу. Господин Лорк считает на бумажке. Потом он втягивает воздух сквозь зубы и говорит: prima! Рriта![5] Потом мы с ним играем на виолончели или на пианино. Мы больше уже не читаем катехизис или «Домашний проповедник».

Крик Ертрюд разорвал зимние ночи на крохотные лоскутки, и они несутся мимо моего окна. Особенно перед Рождеством. Обычно она ходит в войлочных чулках, так что я не слышу, где она. Ертрюд выбросили из ее комнаты.

Вынесли все картины. Освободили комод. Книги перенесли ко мне. В лунном свете они сходят с полок, а потом возвращаются обратно. Края переплета у черной Книги Ертрюд мягкие и немного загнуты внутрь. В ней много сказок. Я беру увеличительное стекло Ертрюд и собираю слова. Они текут через мою голову, как вода. Меня начинает мучить жажда. Но я не знаю, чего они хотят от меня.

Ертрюд выселили окончательно. Над усадьбой кругами парит орел. Они его боятся. Но это всего лишь Ертрюд.

Они этого не понимают.

Избавит и небезвинного; и он спасется чистотою рук твоих.

Книга Иова, 22:30

– Фома, почему лошади спят стоя? – спросила однажды Дина.

Она смотрела сбоку на плотного невысокого парня. Никого, кроме них, в конюшне не было.

Фома был сыном того самого арендатора, у которого несколько лет жила Дина. Теперь он был уже достаточно взрослый, чтобы работать у ленсмана за деньги да еще отрабатывать повинность семьи за аренду.

Он подбросил в кормушку сена и опустил руки.

– Лошади всегда спят стоя, – твердо сказал он.

– Значит, они и спят стоя и не спят тоже стоя, – заметила Дина со своей вывернутой логикой и наступила на кучу теплого навоза, что лежал в стойле; навоз, как жирные черви, вылез у нее между пальцами.

– Твоя правда. – Фома сдался.

– Не знаешь?

– Чепуха все это! – Фома сплюнул и наморщил лоб.

– Ты знаешь, что я обварила свою мать и она умерла? – в упор спросила Дина, не спуская с него глаз.

Фома замер. Он не смел даже засунуть руки в карманы. Наконец кивнул, словно на исповеди.

– Теперь ты тоже должен спать стоя! – распорядилась Дина, на губах у нее играла странная усмешка – так больше не улыбался никто.

– Почему? – оторопел он.

– Я рассказала о матери лошадям. А они спят стоя! Теперь и ты это знаешь. Значит, и ты должен спать стоя! Кроме лошадей, я никому об этом не говорила.