Кровь…

– Слишком стар, – сказал страшный человек, остановившись перед стариком-писцом. – Возможно, это настоящий мастер, но он слишком стар… Как тебя зовут?

– Халл из Елеса, – тихо сказал старик, слабыми глазами пытаясь разглядеть лицо вопрошающего.

– Было ли так, почтенный Халл, что ты угадывал неминуемое? Случалось ли тебе видеть картины прошлого и будущего?

– Только однажды, – помедлив, ответил старик. – Когда страшной смертью умер мой сын. Я знал, как это случилось… И еще один раз… Сегодня… Сейчас…

– Ты знаешь, что случится с тобой, не правда ли? Не просто догадываешься. А предчувствуешь. Знаешь.

– Да… – голос старика треснул. – Знаю… – Сиплый шепот был похож на последний вздох умирающего.

– Ты настоящий мастер, – сказал страшный человек и, сложив пальцы щепотью, коснулся ими сперва хрустального черепа, потом губ старого Халла, его горла и щек.

Тильт, скосив глаза и вывернув шею, наблюдал за происходящим. И не он один: Свут Тонкий и Далька, сын Жарна, испуганно смотрели на старика. Они уже видели то, чего пока не замечал Тильт.

Морщины на лице почтенного Халла медленно двигались. Его бурая тонкая кожа словно пыталась сползти с лица.

Старик коротко вскрикнул. И его открывшийся рот вдруг разорвался, разошелся широко. Провалился в глотку язык, похожий на огромного слизня. Смялись десны – будто могучий невидимка раздавил их кулаком.

Ужаснувшийся Тильт отвел взгляд. И заметил, что в глубине хрустального черепа, висящего на груди страшного человека, разгорается алый огонь.

Огонь? Или это светится кровь, невесть как туда попавшая?..

Тошнотворно чавкая, сминалась плоть. Хрустели, лопаясь, кости. Натужно скрипели выворачиваемые сухожилия.

И тихо, чуть слышно, скулили два человека, забрызганные чужой кровью. К ним и наклонился человек с изувеченным лицом.

– Халл был слишком стар, – сказал он Тонкому Свуту, полуграмотному конюшему из харчевни «Золотой Глаз». – У тебя же не достает мастерства. – Он тронул хрустальный череп. – Ты нам не нужен. – Он коснулся щепотью губ, горла и щек пленника. Провел ладонью по его вытаращенным глазам. И повторил:

– Ты нам не нужен.

– Я врал! – отчаянно завопил Далька, дергаясь, извиваясь всем телом и пытаясь отползти в сторону. – Я ничего не забыл! Я пишу по-нашему, по-исидски и по-двеннски! Изящно могу, поэтическим или простым стилем! Я стихи сочиняю! О, свет моих очей! Прелестная Аира! Я за твои глаза! Готов отдать полмира! Я учусь хорошо! Я всё могу выучить! Я считать могу даже по-аравейски! Даже множить обучен!

Лицо Свута Тонкого, конюшего из Аммлина, хлюпнув, провалилось внутрь черепа. И обезумевший Далька сорвался на визг:

– Я письмовник наизусть знаю! Мне особые секреты известны! Я могу любой узор скопировать! Виньетку! Любую! Одним росчерком!..

– Хорошо, – сказал страшный человек. Он медленно отвел назад руку и ударил Дальку тыльной стороной ладони. Белобрысая голова дернулась, глаза паренька закатились – он булькнул, дважды дернул связанными ногами и затих. Рассеченную перстнем скулу густо залила кровь.

– А как зовут тебя?

Тильт посмотрел в лишенные век глаза и внутренне содрогнулся. Хрустальный череп покачивался перед его лицом.

– Что ты умеешь? – Узловатые длинные пальцы сложились в щепоть. – Не слишком ли ты молод?

– Мне пятнадцать, – сказал Тильт, надеясь, что голос его дрожит не очень заметно. – Я почти уже три года работаю. В Оллесе работал, в Дареме, в монастыре матери Олы, что близ Гарды, потом в заведении почтенного Вана.

– Что умеешь ты, чего не умеет Далька из Детровиц?

Тильту похвастаться было нечем. Знал он только два языка, родной и исидский – его обычно использовали лекари и колдуны для описания разных снадобий или чар. Учил как-то двеннский алфавит, но так и не доучил. Изящным стилем в полной мере не владел, казался тот ему каким-то безжизненным, а значит не интересным. Памятью особой не отличался, потому не то что письмовника не знал наизусть, но и путался порой, с каким обращением к кому положено обращаться.