стал ему говорить: «Батюшко, за грех наказует Бог! Напрасно ты протопопа-тово кнутом тем избил! Пора покаятца, государь!» Он же рыкнул на него, яко зверь, и Еремей, к сосне отклонясь, прижав руки, стал, а сам, стоя- «Господи помилуй!» – говорит. Пашков же, ухватя у малова колешчатую пищаль, – никогда не лжет, – приложася на Еремея, курок спустил, и божиею волею осеклася пищаль. Он же, поправя порох, опять спустил, и паки осеклась пищаль. Он же и в третьи также сотворил; пищаль и в третьи осеклася же. Он ее на землю и бросил. Малой, подняв, на сторону спустил -так и выстрелила! А дощенник единаче на камени под водою лежит. Сел Пашков на стул, шпагою подперся, задумався и плакать стал, а сам говорит: «Согрешил, окаянной, пролил кровь неповинну, напрасно протопопа бил, за то меня наказует Бог!»

Чюдно! По писанию: «Яко косен Бог во гнев, а скор на послушание», – дощенник сам, покаяния ради, сплыл с камени и стал носом против воды. Потянули – он и взбежал на тихое место тот час.

Тогда Пашков, призвав сына к себе, промолыл ему: «Прости, барте, Еремей, правду ты говоришь!» Он же, прискоча, пад, поклонися отцу и рече: «Бог тебя, государя, простит. Я пред богом и пред тобою виноват!» И взяв отца под руку, и повел. Гораздо Еремей разумен и добр человек: уж у него и своя седа борода, а гораздо почитает отца и боится его. Да по писанию и надобе так: бог любит тех детей, которые почитают отцов.

Виждь, слышателю, не страдал ли нас ради Еремей, паче же ради Христа и правды его? А мне сказывал кормщик ево, Афонасьева, дощенника, – тут был, – Григорей Тельной.

На первое возвратимся.

Отнеле же отошли, поехали на войну. Жаль мне стало Еремея: стал владыке докучать, чтоб ево пощадил. Ждали их с войны, – не бывали на срок. А в те поры Пашков меня к себе и на глаза не пускал. Во един от дней учредил застенок и огнь росклал – хочет меня пытать. Я, сведав, ко исходу душевному и молитвы проговорил; ведаю ево стряпанье, – после огня-тово мало у него живут. А сам жду по себя и сидя, жене плачющей и детям говорю: «Воля Господня да будет! А ще живем – Господеви живем; аще умираем- Господеви умираем».

А се и бегут по меня два палача. Чюдно дело господне и неизреченны судьбы владычни! Еремей ранен сам-друг дорожкою мимо избы и двора моево едет, и палачей вскликал и воротил с собою. Он же, Пашков, оставя застенок, к сыну своему пришел, яко пьяной с кручины.

И Еремей, поклоняся со отцем, вся ему подробну возвещает: как войско у него побили все без остатку, и как ево увел иноземец от мунгальских людей по пустым местам, и как по каменным горам в лесу, не ядше, блудил седмь дней, – одну съел белку, – и как моим образом человек ему во сне явился и, благословя ево, указал дорогу, в которую страну ехать, он же, вскоча, обрадовался и на путь выбрел. Егда он отцу россказывает, а я пришел в то время поклонитися им. Пашков же, возвед очи свои на меня, – слово в слово что медведь морской белой, жива бы меня проглотил, да господь не выдаст! – вздохня, говорит: «Так-то ты делаешь! Людей тех погубил столько!» А Еремей мне говорит: «Батюшко, поди, государь, домой! Молчи для Христа!» Я и пошел».

Житие Аввакума. С.48—50.

См. также: http://old-rus.narod.ru/08-7b.html

Чему не учит история

«Готовя этот материал, просмотрел в Рунете все ссылки на слова «К топору зовите Русь» и удивился. Какого только невежественного вздора не несут наши СМИ! В авторы лозунга записали и Герцена, и даже Рылеева, а уж про «зловещий вопль Чернышевского» – сплошь и рядом. На весь русский Интернет – только одно недоуменное восклицание Елены Иваницкой