Нерасекреченным оставался последний футляр, который был больше других по размеру. Не открывая его, Звягинцев оценил вес коробки, потряс ее, осмотрел днище, но не нашел ничего, что могло бы дать хоть какую-то информацию.

«Ну что, дружище! Пришло время пролить свет на прошлое», – обращаясь к футляру как к живому существу, произнес майор.

Коробка оказалась настоящим сундуком с сокровищами, так как была до отказа набита золотыми монетами. Каждую из них украшал профиль человека со скипетром и державой в руках,

«Монеты времен Ивана Грозного», – успел подумать Звягинцев и даже протянуть руку, чтобы взяв одну, рассмотреть на свету.

Звонок в дверь заставил вздрогнуть. Прикрыв коробку крышкой, Звягинцев напрягся.

Вместо звука открываемого замка, по другую сторону двери прозвучал возглас: «Эй! Есть кто в доме? Если есть, откройте!». Спустя минуту, показавшейся Звягинцеву вечностью, раздались шаги спускающего по лестнице человека.

Полминуты страха. Зато какого! В кровь поступила такая доза адреналина, что майор готов был на четвереньках ползти до балкона, чтобы спускаться по водосточной трубе – лишь бы не слышать ни стука, ни звука шагов, от которых в ушах стоял колокольный звон.

––

– Вспугнет! Гадом буду, вспугнет, – проговорил Черкашин, стараясь не упустить ничего, что происходило на экране.

– Будешь, – произнес Мостовой, – если не отпустишь мои плечи.

Матвей посмотрел на руки. Вместо спинки стула, пятернями вцепился в плечи полковника.