– Зачем?

– Затем, чтобы нельзя было прочесть.

– Не проще было выбросить книжку?

– Не проще. Молодым свойственно расставаться с вещами легко. Пожилые хранят в них частицу себя. И потом, не надо забывать, что Мытник был евреем, а евреи к вещам относятся более чем бережно.

Прозвучавшая в словах полковника убедительность должна была подействовать как призыв к размышлениям.

Уйдя в себя, реставратор какое-то время смотрел на чашку с видом человека, умеющего двигать предметы взглядом. Чашка должна была начать ползти к краю стола.

Вместо нее дернулся Евтушенко. Выпрямив плечи, произнес:

– На иврите, говорите?

– Да. Мытник был евреем.

– У вас случайно нет с собой копии?

– Случайно есть.

Вынув из кармана пиджака сложенный вчетверо листок, Мостовой протянул его Дмитрию.

Евтушенко долго рассматривал листок, но потом, вместо того чтобы вернуть, подошел к шкафу и снял с вешалки куртку.

– Надпись следует показать бабушке.

– Чьей бабушке? – Не понимая, о ком говорит реставратор, переспросил Федор Николаевич.

– Моей, Вере Сергеевне Евтушенко.

– Зачем?

– Затем, что темой ее докторской диссертации была «Царь-Книга».

– Но ведь ты только что сказал, что в книге нет ничего такого, что могло бы заинтересовать уголовный розыск.

– В этой – нет. Но есть другая, тайн в которой не перечесть.

– Другая?

– Послушайте! – Воскликнул реставратор. – Вы хотите знать секрет «Книги Царей»?

– Хочу, – произнес Мостовой.

– В таком случае делайте, что вам говорят. Об остальном узнаете от бабушки.

То, насколько возбужденным выглядело лицо Евтушенко, не могло остаться незамеченным. Натасканный на изменения в психике людей взгляд полковника определил: что-то здесь не так. А коли не так, не стоит прежде времени рвать нервы. Доберемся до бабушки, а там, глядишь, и прояснится, про какую такую книжку сболтнул внучок.

––

Старушка встретила гостей незавуалированным удивлением или, как отметил про себя Мостовой, со стариковской настороженностью, сквозь которую читалось: «Что за человек полковник Мостовой и почему так взволнован Дмитрий?».

Подобного склада женщин Мостовой виде только в кино – и то когда на экране происходили действия времен Наташи Ростовой и Пьера Безухова.

Евтушенко представляла собой класс современной интеллигенции, сумевший сохранить образ, присущий дамам высшего сословия конца девятнадцатого столетия: манера говорить, при этом четко выговаривая каждый слог. Осанка! В семьдесят с лишним со спины Вера Сергеевна выглядела так, как выглядят женщины, которым нельзя дать и шестидесяти. Особенно бросались в глаза движения профессорши – уверенные, не суетливые: само воплощение достоинства.

Оказавшись в замешательстве, Мостовой не сразу расслышал заданный профессоршей вопрос:

– Простите за неучтивость, Федор Николаевич, вы в каком звании?

– Полковник.

– Полковник! О! Звание высокое! Если мне не изменяет память, следующим идет генерал.

– Оно вам не изменяет.

– Бабуля! У Федора Николаевича к тебе дело, важное и достаточно конфиденциальное, – вынужден был напомнить Дмитрий.

– Дело? – Произнесла нараспев профессорша. – Обожаю дела, особенно конфиденциальные. Готова приступить к обсуждению, после того, как предложу гостю чая. Правила хорошего тона гласят – до того, как начать говорить о делах, гостя надлежит усадить за стол. Проходите. Разуваться не надо. Терпеть не могу, когда мужчины ходят по дому в носках. В тапочках еще, куда ни шло, но в носках – верх бескультурья.

Дождавшись, когда процедура приема подойдет к концу, Дмитрий решил еще раз напомнить бабуле о том, что Федор Николаевич пришел не чаи распивать.

– Не стоит напоминать, – произнесла Вера Сергеевна. – Я не настолько стара, чтобы забыть, ради чего человек наведался в мой дом. Если господин полковник готов поделиться проблемами, с удовольствием выслушаю. Тебе же надлежит набраться терпения.