– А если по делу?

– По делу нет уверенности в правильности полученных результатов. Надо еще раз проверить.

– Ты, майор, как угодивший в плен партизан. Не молчишь, но в тоже время, ни слова конкретики.

– Микрочастицы на обложке записной книжки совпадают с микрочастицами одежды Мытника, что дает право утверждать о принадлежности данной вещицы покойному.

– Эка невидаль, я сразу сказал, что книжка Натана.

– В таком случае, зачем понадобилось брать, а затем подбрасывать?

– Значит, было зачем. Преступники тоже думают, коли думают, строят предположения.

– Понимаю. Непонятно другое – кроссворд, что загадал Мытник, может угодить в раздел тех, что не подлежат разгадке.

– А вот тут ты, брат, загнул, – засовывая книжку во внутренний карман пиджака, произнес Мостовой. – Неразгаданный кроссворд не есть признание слабости. Завтра встречусь со специалистом, поспрашиваю по поводу «Царь-Книги». Там, глядишь, Черкашин с Гладышевым чего-нибудь накопают. Кроссвордик – то и раскроется.

– Пока будем ждать, преступники усложнят правила игры, а то и хуже – вставят в кроссворд вопрос, ответа на который не существует в природе.

– Тогда это будет не игра, а война. Война по правилам закона.

– Закона?

– Да. Придуманного системой, которая создавалась веками и в которой мы с тобой не винтики и не болтики. Случись так, что система даст сбой – кто встанет на защиту закона? Ты и я. Ты как криминалист, я как чистильщик.

– Чистильщик!? – улыбнулся Глеб. – Красивое название! Жалко только, что ассоциируется с мусорщиком.

– А мы и есть мусорщики, – ухватился за произнесенное криминалистом сравнение Мостовой. – Помогаем людям освобождаться от мусора. Не от того, что валяется на тротуарах, а от того, что прячется по углам да по воровским «малинам». Задача архисложная, бороться становится все сложнее и сложнее. Вставшие на путь преступлений люди уже не те, что двадцать лет назад – грамотные, образованные.

– Но мы-то тоже не лаптем щи хлебаем.

– Верно, не лаптем. Только двигаемся не с той последовательностью, с которой должны двигаться. Не в меру гуманные, демократия, человеческое достоинство, презумпция невиновности…

– Все равно, – удовлетворенный исходом разговора, почесал затылок Кораблев. – Приятно ощущать себя частицей механизма, когда знаешь, что от труда твоего зависит развитие системы.

– Приятно не то слово! – Произнеся это, Мостовой показал глазами на коньяк. – Ну что, по пятьдесят грамм?

– Спасибо, – улыбнулся как факир Кораблев. – Когда попадают такие улики, как книжка Мытника, я ни о чем, кроме как о спрятанных секретах, думать не могу.

Сделав шаг в сторону двери, Глеб обернулся и произнес:

– Что касается «Книги Царей»… Если вам интересно мое мнение, не все в истории с записной книжкой так просто, как кажется на первый взгляд. Искать надо начинать оттуда, откуда ветер подул, а ветер подул от записи на иврите.

Оставшись один, Мостовой представил вышагивающего по коридору Кораблева, путь которого заканчивался перед белой дверью, похожей на больничную. Надпись «Посторонним вход воспрещен» гласила: вход разрешен только избранным.

«Отдел криминалистики! – Подумал полковник. – Мир полу искусства и полу науки».

Вспомнились слова Шекспира: «Быть или не быть?». «Быть, чтобы жить или жить, чтобы быть?» – перевел на понятный ему одному язык Мостовой.

В ответ тишина и надпись: «Посторонним вход воспрещен».

Сон сморил почти сразу. Стоило подойти к дивану, прилечь, закрыть глаза.

Обычно тому предшествовал экскурс в дела минувшего дня, после чего следовал разбор полетов и, как водится, выговор самому себе. За что? Не имело значения. Главное, не допустить переоценки.