У Саши запищали на руке модные японские часы, на которые он сразу же обратил внимание.

– Батюшка, нам, к сожалению, пора. Так к десяти в следующее воскресенье, договорились?

– Да, – отвечал Ермаген. – Желательно всё-таки, чтобы крестные родители пришли до крещения, на неделе, мне им объяснить надо, насколько это ответственно. Если что, в ближайшее время я здесь буду жить, поэтому меня с лёгкостью смогут найти.

– Хорошо, батюшка, вот и решили вопрос.

Сначала встал Александр, а за ним, так же держась под руку, Аннушка. Батюшка встал одновременно с молодыми, решив проводить гостей до порога храма, но Аннушка аккуратно одёрнула мужа за локоть, сказав ему: – Саш, мы чуть не забыли, – и показала взглядом под стол. Саша понял, о чём говорила его жена, и с улыбкой, наклонившись, поднял из-под парты две большие сумки и протянул их батюшке.

– А что это? – удивился Ермаген, ставя сумки на стол.

– Это вам от наших двух семейств. Бабушки просили передать, что очень рады, что в селе вновь будет работать храм, и вот вам от них и от нас гостинец.

– Спасибо, – как удивлённый ребёнок, благодарил Ермаген, – низкий поклон от меня вашим родным. Передайте, что жду их на воскресную службу.

И, решив сразу вернуть сумки, тяжелому весу которых он дивился, начал их освобождать от пакетов и обёрнутых в газету банок. В трапезной появился непередаваемый аромат выпечки, Ермаген почувствовал, что в нём просыпается аппетит. Он проводил молодых до крыльца и, благословляя крестным знамением, попрощался с ними до воскресенья. День был тёплый, и ему захотелось постоять и погреться под весенним солнцем. Стоя на зелёной лужайке у входа, Ермаген случайно обратил внимание на то, как молодая пара, выйдя за скрипящие ворота, начала что-то обсуждать. Аннушка вновь пыталась научить чему-то взрослого мужа, но в этот раз она жестикулировала не спеша, одной рукой, а другой крепко держала его за руку.

Погуляв и насладившись майским теплом, Ермаген направился в трапезную через побеленный зал храма, в котором он начал ремонт и первую молитву. В зале уже была отремонтирована и приведена в порядок часть стены, на которой висела одна небольшая икона под полиэтиленом, привезённая им из монастыря. Приподняв плёнку, что закрывала и берегла икону от извёстки, Ермаген зажёг лампадку, перекрестившись, затеплил небольшую свечу, которую, по обыкновению, носил с собой, и начал молиться о здравии Анны, Александра и новорождённого младенца Дмитрия, с которым ему предстояло познакомиться в следующее воскресенье. Совершив молитву, он пошёл разбирать пакеты и вновь ставить чай. Ведь просуществуй ещё пару дней на сухарях – и можно было бы готовиться к потере сознания или даже к царствию небесному.

Начало

Воскресная служба батюшки Ермагена завершилась двадцать минут назад. Находясь в трапезной, за тем же столом из школьных парт, он периодически поглядывал на часы, ожидая Александра с Аннушкой и их сынишку Димку. Вспомнив старую мудрость, гласившую: «Не жди того, что не от тебя зависит», батюшка налил себе крепкого чая, взял кубик сахара. Понемногу откусывая, макал его в чай, размышляя, как прошла первая воскресная служба. Народу было немного, в основном бабушки и дедушки, но всё время в храме оставался единственный мужчина средних лет, внимательно наблюдавший за каждым движением и словом батюшки.

Кто за ним наблюдает, Ермагену было абсолютно всё равно, он служил, и служил вместе с теми, кто в храм в искренности своей пришёл, поэтому перестал обращать внимание на эти пристально смотрящие глазки, попахивающие партийной атеистической номенклатурой, но и с проблесками веры, как подметил для себя Ермаген. Ему вновь вспомнились слова старца Михаила: «…они ещё просто слепы, да и у каждого свой путь в храм Божий, не кори их за это, чадо, возлюби равно каждого, кто приходит человеком». В этот раз он так и поступил, правда, ещё с юности на дух не переваривал всё, что было связанно с коммунистической идеологией, но то была шальная юность, делившая людей на хороших и плохих. Осознав однажды, что он сам не лучше первых и вторых, возлюбил всех равно.