Комт не выдержал, отвернулся и замотал головой. После этого, судорожным движением он схватил небольшой бутылек, вокруг которого был обернут фолиант, и залпом осушил его. Со вздохом облегчения боор улегся на ложе и тут же заснул.

***

Войско боора шло с севера на юг. Везде и всюду на пути движения брездских войск сообщалось, что боор идет наказывать саараров за наглость, которая толкнула их на разбой в землях холкунских и пасмасских.

Однако у самой границы Прибрежья армия Комта резко развернулась и спешным маршем пошла на восток, к Холведской гряде.

***

Гулкий лязг от камня, соскользнувшего в небольшую расщелину, громом отозвался в ушах Глыбыра Длинномеча. Он задохнулся от набежавшего потока крови и, не открывая глаз, вскочил на ноги.

– Боор? – окликнули его осторожно.

Глыбыр открыл глаза и осмотрелся. Всюду, насколько хватало глаз, он натыкался на воинов, лежавших на камнях. Брезды, холкуны, пасмасы, реотвы и даже саарары пребывали в войске, которое ему удалось собрать для решающей битвы за Владию.

Много зим он готовился к этой битве; много сил было потрачено на переговоры и убеждения, и вот, наконец, срок пришел. Под его началом находилось более двадцати тысяч воинов. Почти все пехотинцы, но была и конница. Немного, но была.

«Не надобна она мне особо», – успокаивал себя Глыбыр. Полководческое чутье говорило ему, что он прав. Битва произойдет у стен Эсдоларга. Конница при штурме твердыни ни к чему. А если к проклятому Грозору – холларгу Эсдоларга, подоспеет подкрепление, то местность у крепости лесистая и Глыбыру без труда удастся остановить удар конников. На этот счет уже даны были распоряжения, и отряд дровосеков был готов вытесать колья, едва армия достигнет лесов у твердыни.

Особо душу Глыбыра грела мысль о том, что в крепости у него много сторонников, и, возможно, Грозора ему просто швырнут со стены, а врата сами собой откроются.

Длинномеч потянулся и широко зевнул. Кольчуга на его могучей груди вздыбилась, как шерсть на хищнике и со звонкими переливами опала, едва он опустил руки. Тут же ухватив свой любимый меч, Глыбыр поднял его над головой и несколько раз взмахнул им. Он почувствовал, как напряглись мышцы, а по сосудам волнами разошлось тепло от прилившей крови.

– Гедагт, – позвал он, – спишь ли?

– Нет, отец. Я жду сигнала.

– Не вернулись еще глаза наши?

– Нет. Я указал им не возвращаться, но знак подать рочиропсами во-он с того склона.

– Хорошо. Поднимай войско.

– Похо-о-од! – зычно закричал Гедагт, вставая на ноги при помощи громадного топора.

– Похо-о-од! – подхватили его клич в разных концах воинского стана.

Подошва горы пришла в движение. Из-под грязно-серых плотных шерстяных плащей один за другим появлялись воины. Зевая и протирая глаза, они нехотя поднимались на ноги и сходились к тропе, по которой намеревались продолжить движение, прерванное на ночь.

Вскоре армия двинулась вперед.

– Не ждут нас, – сказал Гедагт, указывая отцу на бледное свечение на одном из склонов горы. Разведка доносила, что путь открыт.

– Все одно, вышли во все стороны соглядатаев. Опасность никогда нельзя приуменьшать, – приказал Глыбыр.

Солнце медленно выползало из-за горного хребта и стыдливо заглядывало в сумрачные ущелья и трещины Холведской гряды, будто бы боялось открыть в них нечто такое, за что мир не скажет ему спасибо.

Перевал скрипел под ногами Глыбыра мелкой каменной крошкой. Дойдя до самой высокой точки, боор остановился и на мгновение замер восторженно. Далеко впереди чернела главная башня Эсдоларга – то, к чему Глыбыр стремился много-много лет.

***

Лязг железа и грохот удара топора о щит сотрясли округу. Деревья, еще опушенные снегом, вздрогнули и будто бы застонали. Стайка крошечных птах, неизвестно как оказавшихся в этот час на перевале, взметнулась к небесам и стремглав понеслась в низину. Тяжелый хрип вырвался в морозный воздух, густо хлюпнула мутная лужица под ногой.