– Дора.

Я сел на табурет, стоявший возле самого входа. Дальше небезопасно, следующий удар хлыста мог пройтись уже по моей спине!

– Супу не дам, – на всякий случай предупредил конюх. – Тут у меня ровно на три дня.

Он, конечно, говорил нечисто. С акцентом. Но акцент его был довольно странным или, точнее, трудноопределимым, ибо не носил какой-то определённой национальной окраски. Так, например, мог говорить коренной житель морского дна или горной вершины, волею случая оказавшийся среди нас. Может, когда мы говорим про человека, что он «козёл», мы неосознанно подразумеваем именно это?

Я всё смотрел на фотографию, как прикованный. Что мне отказали в супе, это, конечно несправедливо, но есть вещи и поважнее. Не для меня. Для него. И он, конечно же, понимает, что я это понимаю. А, если это так, то я для него враг, ведь у меня есть точное знание о том, что он представляет из себя на самом деле.

Я смотрел на фотографию и испытывал непреодолимое желание или разбудить девушку или хотя бы допеть её последнюю песню вместе с ней! Почему? Потому, что он этого не сделал, вот почему!

Пауза опасно затянулась. Он налил в чайник воды из ведра и, убрав кастрюлю, поставил его на все ещё горячую плиту. Достал из шкафчика две алюминиевые кружки и пару булочек, которые, видимо, купил во время сегодняшнего путешествия в райцентр.

В помещении, несмотря на истопленную печь, и правда, было холодно. Похоже, чай для Лучиана не столько забава, сколько спасение.

– Как вы терпите, – спросил я у него. – Как не замерзаете тут? На вашей родине, наверное, каждый день солнце?

– Когда как… – уклончиво ответил гагауз и разлил по кружкам заварку. – Да и какой прок в солнечном свете, если ты слеп словно крот!

За чаем он слегка разомлел и немного рассказал о своём прошлом. Как работал на племзаводе, где впервые ощутил тягу к лошадям. Как выращивал виноград и персики в родительском саду. Как схоронил родителей и долго потом не решался переступить порог отчего дома. Поэтому спал в конюшне с лошадьми, отчего к моменту встречи с Дорой окончательно провонял навозом. Может, именно поэтому Дора и обратила на него внимание?

Мне не понравился его рассказ. Будь во всём этом хоть намёк на шутку, это можно было бы стерпеть. Но беда в том, что Лучиан говорил серьёзно! Значит, будет и дальше нести привычный вздор и водить меня за нос, а, если я взбрыкнусь, снова начнёт размахивать своим дурацким хлыстом!

Что ж, мне не оставалось ничего другого, кроме, как дежурно поблагодарить его за угощение и отправиться восвояси.

– Хочу тебе кое-что показать! – окликнул он меня уже на пороге. – На ночь глядя – лучше не придумаешь!

– А ты уверен, что мне это интересно?

Похоже, чувак решил меня слегка попугать! Я видел, как дьявольским светом блеснули его глаза.

– Был сегодня на кладбище, – не обращая на мои слова никакого внимания, сказал Лучиан. – Увидел кое-что. Думал, показалось. Но на фотке вышло то же самое.

Лучиан вынул из кармана мобильник, и это было настолько неожиданно, как если бы он достал оттуда косметический набор или дамский веер! Отыскав в камере телефона нужный снимок, он протянул мне трубку.

Как ни пытался я сохранить невозмутимый вид, как ни пытался удержать ровное дыхание, ничего не вышло. Руки мои заметно задрожали и я даже испортил воздух. Я и трубку то взял не сразу, боялся, что меня или поразит молния, или поглотит земля. Вдобавок ко всему за стеной слабо, видно, сквозь сон, заржала Парадигма, отчего мне стало совсем уж не по себе.

Я почувствовал, как к горлу медленно подступает дурнота, словно я оказался на краю пропасти и почва стремительно ускользает из-под ног. Невольно укрупнив кадр, я уже более отчётливо разглядел полустёртые буквы: