Слева и справа другие ключники-ветераны тоже участвовали в представлении. Юноша дарил всем желающим сгустки тёплого золотистого света, похожие на уютные дружелюбные шарики. Девушка призывала изящным ключом, похожим на кусочек облака, букеты цветов и белых голубей.

– Не могу избавиться от мысли, что всё это ненастоящее. Как дети, резвящиеся в песочнице, когда буря, гром и молнии уже на подходе, просто родители щадят их и до последнего не зовут домой, – продолжала Амалика, беря наконец перерыв и садясь на широкие мраморные ступени штаба ключников.

В изобилии цветущие голубые, розовые и пурпурные деревья, образующие роскошный пышный парк вокруг особняка, были украшены лентами и рукодельными фонариками. Молодые ключники резвились, забавлялись, что-то шутливо кричали друг другу и заливисто смеялись.

– Я понимаю, конечно, что близость смерти меняет людей, но я оттого лишь острее чувствую красоту окружающего мира и наслаждаюсь домашним комфортом, когда возвращаюсь, – задумчиво сказал Виктор, устраиваясь рядом с ней и чуть ниже.

– Ты целитель. Тебе проще. Ты действительно можешь помочь. Кого-то спасти, – тусклым тоном прошептала Амалика. – А я… всякий раз просыпаюсь в холодном поту от мысли, что кто-то из ребят будет истекать кровью у меня на руках, а я ничего не смогу сделать. Совсем ничего, только смотреть. Даже страдания не облегчить.

– Воскрешать я, однако, не могу. А иногда всё происходит так быстро, что не успеваешь среагировать, и всё, остаётся только плакать и клясть свою слабость, глупость и нерасторопность. Руки… тебе никогда не избавиться от ощущения, что они в крови, если хоть однажды кто-то умер, пока ты его держишь. И никогда не забудешь, как они кричат. Можно утешать себя, убеждая, что сделал всё возможное, но в глубине души всегда останутся сомнения – не было ли выхода, который ты не увидел.

Виктор вскочил, внезапно прекращая разговор, и быстрым шагом направился обратно на площадь. Амалика понимала его. Там, в гуще толпы, где так много взглядов будет обращено на него, он сможет легче держать себя в руках. Большинству там были знакомы не понаслышке его чувства, но все они держались как умели, и, зная это, становилось всё же как-то спокойнее. Смотришь в лица тех, ради кого не имеешь права упасть духом, ведь молодые и неопытные берут с тебя пример, а старшим так же трудно и больно, но они живут дальше и справляются. Нечто вроде круговой поруки. Если ты – звено цепи, тебе нельзя показывать свою уязвимость. Сама Амалика лишь надеялась, что у неё получается. Её жизнь не была пустой и бессмысленной – пусть страшно, плохо и порой всё казалось безнадёжным, но были те, кто надеялся на неё и от воли, упорства и отваги Амалики зависел. Она не героиня, не ангел и не рыцарь, у неё нет ни крыльев и нимба, ни сияющих белоснежных доспехов, ни меча, способного сокрушить любое зло, но Амалика верила, что не вправе их подвести.

***

Шаади шёл по тропе мрака, чёрной даже в полутемноте руин давно забытого храма уже неизвестного никому божества, и тени стелились за ним, сливаясь с густым пологом беззвёздной ночи. Он спускался по выщербленным временем ступеням в амфитеатр, где его уже ожидали девять фигур в плащах.

– Что задержало вас, Искатель? – медленно обернувшись, степенно спросил один из них.

– Мои пути тяжелы, – уклончиво ответил Шаади.

– И всё же нужно соблюдать оговорённое время. Как наш лидер вы должны подавать пример, – не отступал тот же человек в плаще.

Это начинало раздражать. Он был единственным безупречным среди изначально равных, поэтому его и выбрали – а теперь смеют подвергать сомнению поступки.