Но не на западе же, говорят мне.
Ну, конечно, соглашаюсь я, как Западная Империя может быть на западе, откуда е й взяться на западе в самом-то деле…
Это же было где-то на западе, спрашивают меня…
Пять граней
…нельзя не упомянуть еще одну немаловажную опасность, которая подстерегает Города – это бездомные паразиты, которые проникают в города, паразитируют на них, живут за счет городов. Если паразитов будет слишком много, город умрет. Более того, у паразитов есть такие способности, которые и не снились добропорядочным горожанам. Поэтому будьте осторожны…
…не то.
В гневе захлопываю справочник – все не то, не то, не то, никто не скажет мне, что делать, если город рушится, если под городом подтекают ручьи, точат камни…
Мой город умирает.
Я первый раз говорю себе это – мой город умирает, первый раз с ужасом признаю жуткую истину. Устрашающие картины оживают в моем воображении, я начинаю понимать, что это и есть те самые паразиты, которые медленно подтачивают город изнутри, шаг за шагом…
«Там река».
«А?»
«Река там… под городом…»
«Река?»
«Ну да, да, река… вы ей трубу сделайте, туннель, чтобы ей было, где течь, а то она в земле течет, город подтачивает…»
«А… как…»
«…из бетона трубу… давайте я вам чертежи скину…»
Даже не сразу понимаю, что говорю сам с собой, вернее, не с собой, а с…
«…с кем?»
Я оглядываюсь, я ищу его, не нахожу, да кто здесь есть кроме меня на этой сырой пустоши…
«А меня здесь нет… а я дальше…»
Смотрю на горизонт, дальше, дальше, ничего не видно, ничего нет…
«А я совсем далеко… А это неважно, а давайте я вам чертежи скину… вот… смотрите…»
Смотрю. Я еще не верю себе, что все так просто, и одновременно так сложно, проложить трубу…
…город будет жить.
Я уже понимаю это, уже чувствую – мой город будет жить.
Спохватываюсь, вспоминаю про того, который говорил мне что-то, про того, которого рядом нет, и в то же время есть. Я понимаю, что должен чем-то отблагодарить его, что должен сделать что-то для него, весь вопрос – что он потребует взамен…
«Позволь мне быть в твоем городе».
«А?»
«Позволь мне быть в твоем городе».
«Но…»
Хочу сказать – но, не успеваю, не могу, понимаю, что не может быть никаких – нет. Что он придет. Понять бы еще – кто он.
Я не понимаю, что я вижу – человек, и в то же время не человек, потому что я первый раз вижу человека без города, без своего города. Он входит в ворота – первый раз за столько веков вижу, чтобы кто-то входил в ворота – низко кланяется, оглядывает дома, идет по улицам, сворачивает в переулки, выискивает таверну, в которой можно поужинать…
Что происходит, спрашиваю я себя, что, черт возьми, происходит.
И не нахожу ответа.
– Вы… что вы делаете?
Я и правда не могу понять, что он делает, что творит на этот раз. А вроде бы я уже начал привыкать к нему, как он расписывает тончайшей кистью своды храмов, как вырисовывает причудливые узоры на кирпичных стенах, как возводит на пустырях воздушные замки, на которые остается потом только нарастить каменную плоть, как поправляет покосившиеся домики, оживляет какие-то полуистлевшие руины, про которые я уже почти забыл, что они есть…
Но это что-то новенькое.
Очень новенькое.
Первый раз вижу, чтобы он водил тончайшей кистью по пустоте, кистью без туши, вырисовывал невидимые узоры…
– Вы… что вы делаете?
Он вздрагивает, оборачивается:
– А?
– Вы… что вы…
– А-а-а, расписываю купол…
– Но…
– …хотите сказать, здесь нет никакого купола?
– Да, именно так… – подбираю слова, думаю, как объяснить ему, что сначала строят собор, и только потом расписывают его купол, но уж никак не наоборот.
– А купол не здесь, купол в другом городе.