Правда, с недавних пор и на этом фронте наметились огорчительные перемены. Наши бабы взбесились в условиях многоукладной рыночной экономики. У них будто эрогенные зоны сместились, съехали набекрень. Душа и родство тел остались на втором плане. На первом – деньги. Им вдруг понравилось держать в руках тугие, бледно-зеленые пачки заморских денежных знаков и вдыхать их особый запах. Запах роскоши. Все хотят отдаться дороже, все хотят богатеньких толстосумов. Любой лысый пузан с тугим кошельком им желаннее нормального мужика. А браки с иностранцами просто вошли в моду. Нынешние безумные амазонки хомутают их безоглядно и несутся вскачь к иным берегам. Почему амазонки? Потому что им порой даже безразлично, если будущий муж – импотент. Для размножения они подыщут себе другого. Или прикупят порцию качественной спермы в специальном банке. На деньги мужа. Такие времена.

В ту ночь я всё же добрался до нашего широкого супружеского ложа. Мне, разгоряченному алкоголем и воспоминаниями, вдруг нестерпимо захотелось близости. Я сильно обхватил жену сзади и властно привлек её к себе. Она встрепенулась, попыталась воспротивиться, но сделала это слабо, неубедительно. Тогда я решительно поднял подол её длинного одеяния, и смело пошарил рукой. К моему удовольствию, под ним ничего не было. Дальше я стал действовать решительно, но бережно. Я осадил свою грубость и выпустил на волю глубоко запрятанную нежность. Я знал маленькие чувственные точечки своей жены.

Ирина молчала, лишь задышала чаще, порывистей. Мои руки уже привычно гуляли по всему её телу, расслабляя его, даря ему освобождение от вздорной зажатости и спеси. Ночью все кошки серы. Ночью все адвокатессы должны быть просто женщинами с двумя грудями и прочими известными прелестями.

Мне удалось стянуть с неё розовый балахон. Без него она оказалась ещё более беззащитной и податливой. Все сразу пошло на лад само собой, как я и предполагал. Вскоре Ирина уже старательно двигалась со мной в такт, стремясь к звенящей вершине нашего плотского единения. В самый пик, в самый экстремальный момент нашего спонтанного соития, когда все земное стало неважным, когда телесная радость растекалась внутри упругими волнами, она простонала:

– Почему ты стал следователем?!

При этом она легонько колотила меня по спине своими маленькими кулачками, а я изливался в неё, освобождаясь от неимоверного внутреннего напряжения.

Я не ответил жене. Пусть сама распутывает свой тугой клубок противоречий. Ведь она делает это для своих клиентов, выводит их из лабиринтов юридической казуистики. И ничего, многие вполне здравствуют и процветают, оплатив её услуги.

Я отпустил Ирину и осторожно перевернулся на спину. Почему я стал следователем? Неужели не ясно, что каждый человек от рождения наделяется каким-то призванием, но нет никакой гарантии, что у него будет возможность получать за свой труд достойные деньги. Жизнь сложна и многозначна. Годы несутся вскачь, повергая ниц одних и вознося других, а потом вдруг резко всё разворачивается наоборот. Как в песне: «… И часто паденьем становится взлет, и видел я, как становится взлетом паденье». Ведь почему-то ребята из «Машины времени» озвучили это.

Эпоха непостижимых перемен накрыла нас всех мощной волной. Мы барахтаемся, пытаясь выбраться на твердь. Всякий человек начинает метаться и ломать сам себя ради призрачного достатка. Вот и я побрел не в свои палестины. Но ведь кто-то все же должен делать то, что необходимо обществу в широком смысле!

Я чувствовал, что меня заносило в размышлениях. Уже нещадно морил сон, но разум упрямо стремился довершить начатое. Мысли путались. Они расплывались, словно акварельные краски на рыхлой, влажной бумаге. Все постепенно стало незначительным и не таким тягостным. Беспокойно, не сразу, но все же я крепко уснул в ту октябрьскую ночь с воскресенья на понедельник.