От воды веяло ледяной свежестью. По берегам ручья лежали пласты подтаявшего крупнозернистого снега. В нём хорошо рыбу хранить. Чуть прикопал, и хоть неделю пролежит.

Солнце пригревало. Братья разделись и с удовольствием нежились в ласковых лучах. Всё-таки май на исходе, весна в разгаре. Вовсю цвёл багульник. Листья на нём ещё не распустились, а фиолетовые лепестки цветов радовались новой жизни. Сквозь прошлогоднюю пожухлую траву пробивались широкие листья черемши.

Они пучками рвали свежие, хрусткие побеги, с удовольствием ели, наслаждались острым чесночным вкусом. Решили на обратном пути набрать побольше. Мать солит черемшу на зиму. Получается запашистая и вкусноты необыкновенной. Особенно хороша с варёной картошечкой. Солёная черемша ко всему идёт – и к рыбе, и к мясу, и к салу. Говорят, витаминов в ней прорва, для долгой сибирской зимы как раз, что надо.

На видном месте поставили палатку, развели костёр. Чтобы дым был позаметнее, подбросили в костёр сырых дров. Взяли спиннинги и разошлись по разным берегам ручья. Каждый достал коробочку со своими «мухами», выбрал самую уловистую. Хотя угадать было не просто. Иной раз приходилось весь набор перепробовать, пока удавалось подобрать единственную, которая сегодня пришлась бы по вкусу капризному хариусу.

Спиннингами братья владели мастерски. Кидали чуть ли не под берег друг другу, только соблюдали очередь, чтобы лески не перехлестнулись.

Первым хариуса вытянул Евстафий, чему Анкудин был даже рад. Честолюбивый, завистливый брат весь день бы страдал, если первая добыча досталась не ему. Тут же Анкудин и сам подсёк здоровенного хариуса. Спиннинг гнулся дугой, миллиметровая леска гудела гитарной струной. Рыба металась из стороны в сторону, искала слабину, чтобы рвануться и сойти с крючка. Анкудин был опытный рыбак, поставил катушку на тормоз, держал леску в натяг.

Под берегом хариус вынырнул с глубины, пошёл верхом, дал себя разглядеть. Выглядел он внушительно – зубастая пасть нараспашку, жаберные крышки в стороны, плавники торчком. Весь расшеперился, тормозил и сопротивлялся каждой клеточкой своего упругого, сильного тела. Анкудин дал ему хватануть воздуха и в тот же миг выдернул на берег.

Хариус пролетел у него над головой и шмякнулся далеко позади. Рыба сверкала влажным серебром чешуи, от головы до хвоста переливалась зелёным и красным, в глазах горела живая ярость. На какой-то миг Анкудину стало жалко эту неземную красоту, но он пересилил себя, ударил рыбину головой о камень. Недолгие судороги пробежали по рыбьему телу, и хариус затих.

Евстафий знал у рыбы место за головой и надкусывал его зубами. Не раз учил брата, но Анкудин так и не смог брать в рот живую рыбу – и брезговал, и боялся.

Через час у обоих было десятка по полтора. С хариусом так – или ловится, или его нет вообще. До вечера было ещё далеко, можно бы порыбачить, но они изрядно проголодались, обоим хотелось скорее отведать хариуса на рожне, как его готовят на Байкале.

Анкудин взялся чистить рыбу. Отобрал полдюжины покрупнее, выпотрошил, отмахнул головы, хвосты. Тушки разрубил на три куска, развернул книжкой и по одному насадил на остро заточенные прутья.

Вот и хариус на рожне. В старину это слово обозначало острую часть копья. Копий давно нет, а слово осталось у байкальских рыбаков.

Евстафий развёл костёр из сухих берёзовых сучьев. Пламя горело ровно, жарко. Анкудин втыкал прутья с рыбой вокруг костра, наклонно к огню. Когда воткнул последний, на первом рыба уже пузырилась, шкворчала, покрывалась золотистой корочкой. Точно выбранное расстояние до огня позволяло рыбе жариться, но не гореть. Тонкие куски насквозь пронизывало острым жаром.