Уработалась? Ну, так, как бы да. Ничего не делала на самом деле. Просто надо сидеть, пока спектакль. Чай пила одна, поговорить даже не с кем, все заняты. Но все равно устаешь почему-то. Даже от такого безделья.

Она наконец-то перевела дух.

А у тебя как? Да так… Ничего, в общем. Пустой день. Как понять, пустой день? Ну, пустой и все. В смысле свободен полностью, ни дел, ни встреч. Совсем пустой. Везучка! Что? Везучка, говорю. Выспался, это уже немало. Ну выспался, да. Пойдем, что ли? Ага. А куда? А не знаю, пойдем отсюда. Или ты хочешь здесь стоять? Не, не хочу. Пойдем, хорошо…

Стараясь поскорее проскочить эти садово-парковые топи, мы выбрались к Карповке, едва не попали под весело выскочивший из-за поворота трамвай и вот уже стоим, облокотясь на ограждение, глядим вниз.

Льда уже нет, но вода зелена и непрозрачна, как танковая броня. К закованным в гранит берегам пристала в изобилии накопившаяся за зиму грязь: мятые пластиковые бутылки, куски чего-то еще, не вполне различимого, какая-то мутная застывшая пена…

– Люблю здесь стоять…

Ксения не спеша закуривает тонкую сигаретку.

– Когда Витька был маленьким… (Стряхивает пепел.) Летом специально приезжали сюда на сороковом… в Ботанический сад… потом стояли вот так где-нибудь и кормили уточек хлебом… их тут всегда было до черта…

Начинаем искать уточек. Толпившиеся всю зиму вокруг какой-нибудь незамерзающей полыньи канализационного выпуска, они теперь рассеялись куда-то по свободной воде. Все же нам удается обнаружить одну, сиротливо нарезавшую круги возле Петропавловского моста, а затем еще одну, выплывшую не пойми откуда, совсем рядом с нами, можно сказать – из-под ног.

– А здесь вообще глубоко?

Я пожимаю плечами:

– Думаю, нет. Летом даже водоросли видны. И рыбы.

– Рыбы?..

– Ну, да. Рыбы какие-то. Тут есть рыбы. Шныряют среди этого говна. Кто-то их ловит даже на удочку – котов травить…

– Бедные коты!..

– Угу. Вроде как – самая грязная речка в Питере… где-то писали, кажется… сливается все, что не попадя… бани там разные…

Ксения кивает понимающе.

– Да. Но все равно – красиво, правда ведь? Опять же, вода, она всегда завораживает. Набережная вон как изгибается эротично… где еще такое?..

Теперь охотно киваю и я.

– Будь я постарше на несколько лет… родился бы как раз где-то в этих краях… родители жили здесь в коммуналке, пока кооператив не изловчились сделать… мать когда-то рассказывала… на Большом, вроде… или, может, на Левашовском… точно уже не помню…

Девушка отрывает взгляд от водной глади и, обернувшись ко мне, смотрит с неожиданным любопытством:

– Правда? А мы здесь тоже жили недалеко… комнату снимали поначалу… вдвоем еще…

– Земляки, выходит… в каком-то непрямом смысле…

Усмехнулась.

– Ага, земляки. Та квартира, конечно, была ужасная… я, помню, еще думала тогда: если не съедем отсюда по-быстрому – рано или поздно будет убийство… либо свидетелями станем, либо жертвами… Но зато вот район этот полюбила… уж точно больше нравится, чем наши выселки… хотя у нас конечно зеленее… но здесь все-таки город!..

Сигаретка, вернее ее останки, по всегдашней квадратичной параболе метким щелчком отправляются в Карповку.

– Знаешь, что это за дом?

– Который? Серый вот этот? – я гляжу на тот берег, где возвышается прихотливая конструктивистская громадина.

– Ну да, этот, с галереей и папертью… там Татьяна Толстая жила в детстве… я в ее интервью читала…

– Которая в телевизоре?

– Ну да. Но она писательница вообще-то…

– Что-то помню смутное… она правнучка Алексея Толстого…

– Внучка, ага. – Ксения вновь кивает, – А вообще этот дом для Кирова строили… да только он не дожил…