Может ли изначально невидимый сказать что-то новое тому, кто им пренебрегает по умолчанию, пусть даже и не со зла? Вряд ли; поэтому, когда король опять обнаружит, что он голый, он обнаружит и то, что сказать ему об этом давно уже некому.

Трансдисциплинарность, понимаемая не столько даже как выход за пределы дисциплинарных заборов, но скорее как многоуровневый пролёт над ними, относится к числу идей-инвалидов от рождения, не имеющих ни ног для опоры, ни рук для реализации себя. Её привлекательность состоит главным образом в неопределённости, свободе, неподчинении; ясно, что устремления эти чисто эмоциональные, и увлекаться *-дисциплинарностью самой по себе всерьёз могут лишь натуры научно и философски не совсем созревшие.

Зрелый ум задастся вопросом – о какой конкретно *-дисциплинарности идёт речь, какие именно дисциплины задействованы, т.е. отрицаются, преодолеваются, сочетаются? Если никакие, и это принципиально новая дисциплина, то зачем огород городить с *-дисциплинарностью? – имейте смелость просто основать новую дисциплину, не цепляйтесь за то, что глубоко внутри презираете; разве не должны красота и отвага в мышлении быть подкреплены такими же поступками?

Ситуация с синергетикой и другими «новыми парадигмами» такова, что любая идея, провозглашающая «новое» (читай – более простое) видение, подобно днищу корабля в теплых широтах мгновенно обрастает ракушками образованщины, активными неудачниками, «низами» науки и философии, зачастую не снискавшими академических «монодисциплинарных» заслуг и всегда неудовлетворёнными своим положением – теми, кто рассматривает занятия наукой и философией лишь как ресурс.

Отличить тех из синергетиков, кто искренен и действительно знает кое-что, очень просто: они недоверчивы ко всем новым контактам, привыкшие подозревать в них карьеристов, ищущих лёгких путей к членкорству за их счёт. Слишком много они таких повидали.

Последнее слово, финал, концовка, результат – это та призма, через которую, скорее всего, в дальнейшем и будут смотреть на этот диалог, книгу, фильм, дело. Мы знаем, что Эдвард Льюис женился на Вивиан Уорд, сделав ей предложение с белого лимузина с кучей цветов в руках – и именно поэтому более терпимо относимся и к тому, что Эдвард, по сути, занимался рейдерскими захватами предприятий, и к тому, что Вивиан зарабатывала на жизнь проституцией.

У богатых людей хорошая биография; и чем беднее народ – тем больше бед и лишений в его учебнике истории.

Требовать ответственности от бедных не менее глупо, чем всерьёз требовать от собаки человеческой речи, и несравненно более подло. Если всё, чем ты распоряжался в своей жизни, либо не жаль потерять, либо можно отнять, только убив, то у тебя нет никаких оснований считать, что ты справишься с чем-то большим, чем твоё тело – и то оно под вопросом. Богатство народов должно прирастать не деньгами, но качеством и масштабом решений, принимаемых каждым гражданином; полагаем, Лев Семёнович нашёл бы куда ввернуть здесь свою «зону ближайшего развития», и это было бы уместно.

Основной парадокс в ситуации принятий решений заключается в том, что решения, которые затрагивают (например) национальный уровень, базируются на теориях, которые на этом уровне не проходят ни обсуждения, ни проверки на теоретическую целостность, а в лучшем случае обсуждаются в одном узком кругу, географически или организационно приближённому к субъекту принятия решений. Это не означает, что по каждому поводу нужен референдум, нет, это означает, что для принятия национального решения должна существовать национальная же экосистема, в которой «выживают» в обсуждениях наилучшие теории. Наука должна играть эту роль, но она её не исполняет.