У Франсуа вспотели ладони. Когда-то он считал себя неплохим гитаристом, но то, что вытворял Анжело, не входило ни в какие рамки. У парня были практически аномальные способности. Он правой рукой производил серию бэндов и глиссандо, а левой тем временем регулировал переход от высоких к басовым тонам. Мозг Франсуа зафиксировал, что Анжело, видимо, одинаково хорошо владеет как правой, так и левой рукой, что бывает у переученных левшей. Толпа в зале неистовствовала. Оливье Робер и Жерар Моро умело поддерживали эту блестящую импровизацию. Анжело задрал голову вверх и, уйдя в невозможно высокую ноту, одним движением сдернул с себя гитару, обхватил ее двумя руками за гриф, размахнулся и со всей дури впечатал в сцену. Камера дернулась. Толпа взвыла и ринулась вперед сквозь ограждение, а Анжело как ни в чем не бывало подошел к краю сцены и застыл, приветствуя своих верных почитателей. Его плечи были опущены, голова склонена, но глаза были обращены к беснующейся толпе. Анжело без тени улыбки смотрел на кипящую перед ним людскую массу, принимая как должное их неподдельный восторг, фанатичную любовь, сущее безумие, порожденные им же. Запись закончилась. Тишина навалилась на Франсуа, оглушая не меньше гитарных аккордов. В ушах звенело тонким комариным писком. Франсуа сложил на столе руки и в отчаянии склонил на них внезапно ставшую тяжелой голову.

Мужчина-ребенок, которого он допрашивал всего несколько часов назад в душной комнате без окон, не мог никого убить.

Зверь, стоящий у края сцены лондонского О2 и разглядывающий исподлобья свою послушную паству, мог убить любого.

– Дьявол… Кто же ты такой? – застонал Франсуа, обхватывая ледяными ладонями пылающий лоб.

Иней покрыл все ровным слоем, приглушая краски, пряча грязь и уродливую действительность. Обнаженный молодой человек, лежащий на земле, не был похож на труп. Он был похож на статую спящего греческого бога. Лицо, волосы, плечи и руки, были мелово-белыми. Красивые губы изогнулись в спокойной безмятежной улыбке. Иней скрыл отвратительные следы от ожогов и страшные рваные раны на груди. И только открытые пустые глаза говорили о том, что в этом совершенном теле больше нет жизни. Потом на фотографиях Франсуа увидел вырезанные соски и разбитые пальцы. Спекшиеся от крови волосы и сорванные ногти. Его пытали больше суток, прежде чем он умер, скажет следователь. А сейчас Лукас был так же прекрасен, как в их последнюю встречу, а место убийства было похоже на художественную инсталляцию, границы которой были очерчены ядовито-желтыми полицейскими лентами. Низкое декабрьское солнце поднималось над кромкой леса, и земля только начинала просыпаться. Франсуа стоял как зачарованный, впитывая в себя звуки и запахи, ставшие нереальными. Земля отторгала его. Ноги стали легкими, и казалось, его вот-вот унесет отсюда, словно пух одуванчика. Франсуа прикрыл глаза.

– Это все из-за тебя! – Он вздрогнул от пронзительного женского крика и проснулся.

Он все так же сидел за столом в своем маленьком кабинете, уронив голову на скрещенные руки. Видимо, недосып все же сказался, и Франсуа задремал. Он со стоном размял плечи и потер шею, отгоняя ночной кошмар. Видение, преследовавшее его вот уже несколько лет, стало приходить реже и не давало о себе знать уже несколько месяцев, но сегодня всплыло опять. Как всегда, без предупреждения, режа по живому.

«Не буду думать об этом», – привычно пообещал себе Франсуа и отправился в коридор к автомату с кофе. Машина зашипела и выдала бурую горячую струю в бумажный стаканчик. Франсуа положил побольше сахара, чтобы не так противно было пить, и направился обратно в свой кабинет. Там, нажав на панели комбинацию цифр – дату рождения Вадима, он открыл дверцу сейфа и вытащил пакет вещдоков. Запустил туда руку, выудил связку ключей и переложил ее в карман своего пальто. Аккуратно закрыл сейф, допил кофе и выключил свет. Обернувшись на пороге, кинул взгляд на монитор компьютера, где застыло бледное лицо с потеками туши под безумными глазами. Помедлил несколько секунд и бесшумно прикрыл за собой дверь.