– То есть совсем никак? – выпив бокал, решила уточнить Татьяна.

Светлана повернулась к ней и, глядя в глаза, сказала:

– Крупнова, если это тебя так интересует, то совсем. Ты не поверишь. Просто вот не трахает их ни разу – и все. Понимаешь? Брезгует.

Татьяна, улыбаясь и не отводя взгляда, ласково сказала:

– Понятно. Значит, это идейный ходок, дело в принципе.

– В каком, просвети нас, таком принципе?

– Не в происхождении, не в образовании и не в красоте, – сказала вдруг Женя.

– Так, еще одна цитата. Скажи, Тань, в каком принципе?

– Ближние им не интересны. Загадка нужна, а загадка – она за забором. Отсюда принцип – ходить за забор.

– Тут согласна. Без забора все бабы одинаковые.

– Да ладно, Свет, ты всерьез? А мужчины разные, что ли?

– Ну конечно, – ответила Светлана, – а то ты не знаешь. Природа такая.

– Значит, у нас есть выбор, а у них нет! – ответила, рассмеявшись, Татьяна.

– У нас есть, но мы не выбираем. У них нет, а они все выбирают. Хватит уже этот сушняк, давайте беленькой по пятьдесят грамм, скажем, за удачу.

– Я пас, – сказала Женя, – а то я на своем велосипеде не доеду, свалюсь.

– Вольному – воля, пьем кто за что: за удачу, за детей или за ушедшее здоровье. Так. Ой, сейчас, подождите, аттракцион, аттракцион! Яблоки мои любимые, с двух яблонь. – Светлана встала и осторожно сделала несколько шагов к соседней яблоне, сдвигая резиновыми розовыми полусапожками лежащую сплошным ковром падалицу. Набила карманы фартука и направилась к другой яблоне. Остановилась на полдороге, повернулась и крикнула: – Смотри, сейчас постоит, потом голову в щель просунет и будет еще полчаса стоять. – И повернула к дому.

– Ты что, плохо себя чувствуешь, Жень? – спросила Татьяна. – И вино по чуть-чуть, и не ешь ничего.

– Да не хочется что-то, с утра сладкого похватала, а потом с Машей на велосипедах по жаре – аппетита совсем нет, – ответила Женя.

– Поня-атно, как там Мария наша занимается последнее время?

– Вы знаете, старается, интерес появился. С произношением тоже прогресс, думаю, в школе всех удивит. Я возьму оба велосипеда и пойду поищу ее.

– Да ладно, что ее искать, с подружками она.

– Неудобно как-то, я за ней ехала, а оказалась тут, за чужим столом.

– Ни за каким не за чужим, тут все свои, а с велосипедом ее мы сами справимся, посиди еще с нами, а вечером зайди за денежкой.

– Мне жалко, что Маша бросила музыку.

– Она не бросала. Это я устроила ей перерыв, когда узнала, что она переходит Мерзляковский с закрытыми глазами, чтобы хорошо сыграть… представляешь, через проезжую улицу?.. примета у нее такая… В общем, думаем пока, что делать с этим фанатом и какая может быть перспектива. Мама твоя как, уехала уже?

– Ну да, ее надолго не хватает. Неделя – и опять в Ковров. А то Петр Викторович скучают. А дом бабушкин разваливается.

– Жень, я уже не помню, бабушка здесь похоронена?

– Ну да, и бабушка, и дедушка, и братья мамины – наших там много.

– Про бабушку не помнила. Она ведь уезжала в Венгрию… А ты когда собираешься отсюда? Мы-то во вторник уже трогаемся, все, первое сентября…

Светлана вынесла из дома блюдо с двумя кучками яблок, поставила на стол и взглянула на участок:

– Сукин кот.

– А может, у него там любовь? – предположила Татьяна. – Какая-нибудь Серая Шейка.

– Какая-нибудь серая жопка, – ответила Светлана, – пробуйте, один и тот же сорт: мельба и мельба, расстояние двадцать метров, вкус абсолютно разный.

– Я думала, что гуси моногамны, – сказала Женя.

– Это дикие гуси, девушка. Дикие – это моно, и в песнях они называются гуси-лебеди: давай, говорит, любимая, летим с тобой рядом, всю жизнь, лебедь моя белая, да под облаками, курлы-курлы. А домашние – это такое стерео, это такие курлы-курлы…