Светловолосая голова – пилотка с нее свалилась – брызнула алым и ткнулась в корень.

Убил? Да, убил. Я его убил.

Затвор почему-то не двигался. Ах да – патроны кончились… Я вытащил из кармана камуфляжа обойму, вставил в магазин, дернул затвор – пустая обойма вылетела вверх. Есть…

– Слева! – крикнул кто-то. Я крутнулся на бок и увидел, как худощавый чубатый парень закалывает кинжалом, навалившись сзади, одного из наших, а другой – в расстегнутом френче – оскалившись, стоит на коленях и в занесенной правой руке у него граната. Я выстрелил от бедра, по стволу – гранатометчик запрокинулся, падая, граната взорвалась где-то сзади… на меня прыгнул тот, с кинжалом – Эйно встретил его в броске ударом кулака в лоб, я услышал, как что-то хрустнуло… Коротко вскрикнул Колька – и упал на станок пулемета. Пуля, попавшая в прорезь щитка, угодила ему в лоб.

– Потафай! – крикнул Эйно, сваливая Кольку в сторону. Я перекатился к цинку, потянул ленту, и «максим» снова загремел. Мимо меня проскочил пригнувшийся Сашка, наклонился над телом убитого врага и, покопавшись, встал на колени, одну за другой бросил две гранаты, залег снова и начал стрелять. – Потафай!

– Все! – закричал я, отпихивая цинк и хватаясь за винтовку.

До меня дошло, что нас осталось четверо – мы с Сашкой, Эйно и Сергей Викентьевич. За деревьями что-то кричал повелительный голос, потом ударил пулемет – один, а следом другой, «максим» содрогнулся, в его щитке открылись сразу несколько рваных дыр. Сашка снимал с убитого мною гранатометчика пистолет-пулемет. Я выстрелил точно в грудь перебегавшему солдату… Сергей Викентьевич, стоя на коленях, стрелял из нагана с вытянутой руки, потом поднес оружие к виску, нажал спуск – и отбросил револьвер с перекошенным лицом, выстрела не было.

БУМ!

– Ты как, Борька?

Сашка держал мою голову на коленях. Я оттолкнулся и сел.

Мы сидели в телеге. Точнее, сидели Сергей Викентьевич, Эйно и Сашка, а я до последнего момента лежал. Возница похлопывал вожжами, слева, справа и сзади шагали с десяток полицаев – устало и молча. Я обнаружил, что изо всей одежды на мне остались одни штаны. Сашка, поймав мой растерянный взгляд, невесело усмехнулся:

– А как же… Тебя гранатой оглушило. Я к тебе – а тут сзади навалились. Нас четверых и взяли. Недолго мы на свободе пробыли.

Я промолчал, подумав, что между прежней несвободой и нынешней все-таки есть разница. Сейчас-то я пленный. А точнее, бандит, потому что партизан считали бандитами. И я не удержался от вопроса:

– И чего теперь?

– Теперь расстреляют или повесят, – буднично отозвался Сашка. – Если не извернемся удрать… А ты здорово стреляешь, я видел. Раз – и тот только башкой дернул… Кольку жалко.

– Нас пожалеть надо, – выдавил я.

Сашка подумал и кивнул:

– И то…

– Болтать-то хватит, хватит болтать, – уныло пробурчал длинный полицай.

– А что? – Сашка огрызнулся. – Застрелишь, шкура? Давай…

– Да ладно, чего ты… – буркнул полицай. – Не надо болтать-то…

– Мальчишки, – услышал я шепот Сергея Викентьевича, – если удобное место увидите – прыгайте и бегите. Мы с Эйно их задержим. Сразу бегите, как увидите, что можно.

Я бы не испугался бежать, честно. Но тут было некуда. Я зло спросил в пространство:

– Кто мои колеса с…дил? Они же вам малы, пидарасам, – и подумал: «Господи, прости за ругань…»

– Мне в самый раз, – отозвался без обиды один, шедший сбоку. – Важные ботинки. А тебе что. Тебя все равно шлепнут. Лучше я буду носить, чем немцы.

– Да лучше черту, чем тебе, – искренне сказал я. – Хорошо вас кормят-то хоть, шакалы? Или объедки позволяют подбирать?

– Лайся, лайся, – опять не обиделся он.