– Эй. Чего стоишь, иди сюда.

Я подошел и сел без приглашения. Вытянул ноги, прислонился спиной к щелястой стене и вдруг понял, что невероятно устал. Это было последнее, что я успел подумать связно, – дальше надвинулась чернота. Если ребята что-то и хотели у меня спросить – это им не удалось.

Даже во сне я продолжал помнить, что со мной случилось и не удивился, когда, разбужденный толчками в плечо, открыл глаза и увидел все тот же вагон. Младшие гомонили сдержанно, словно чего-то ждали… и я как-то не сразу сообразил, что принесли еду – большой бачок. Что интересно: старшим пацанам ничего не стоило, конечно, установить в вагоне свою диктатуру, но они спокойно смотрели, как девчонки раскладывают какую-то кашу и тонкие ломтики серого хлеба в ладони младшим. Мне это понравилось, и я поинтересовался у разбудившего меня курносого:

– Чего, пайку принесли?

– Мотал, что ли? – поинтересовался быстроглазый худощавый паренек. Я понял, что он спрашивает про зону и отозвался:

– Не, так…

– Жаль, я думал – своего брата блатнячка встретил, а ты тоже фраер… – вздохнул он. Курносый молча показал ему кулак, а я понял, что это все просто приколы. Худощавый усмехнулся, откинулся на сено и негромко запел:

Странно, но я чувствовал себя сейчас намного лучше, чем раньше. Может быть, потому что появилась какая-то определенность… Кстати, никто не спешил мне представляться и никто ничего не спрашивал у меня. Старших ребят кроме курносого крепыша и приблатненного быстроглазика оказалось еще трое. Двое типично сельских мальчишки, угрюмые и малоподвижные. И белокурый мальчишка, то и дело покусывавший уголок губы. Я присматривался к ним, они – ко мне, каждый по-своему.

Девчонки выделили нам кашу и хлеб. Каша оказалась овсянкой, и то, что ее плюхали в ладони, настроения не улучшало. Бачок и картонный ящик никто забирать не спешил, зато вдруг вагон дернулся, лязгнул, по полу загуляли сквознячки, и я понял, что мы едем. Вот тут я не выдержал.

– Куда нас? – спросил я сразу у всех и ни у кого.

Ответил курносый:

– Перед паровозом поставили. От партизан. Да все как всегда.

– Перед каким паровозом? – не понял я. – Зачем перед паровозом?

– Товарисч не из нашей камеры, – заметил приблатненный. – Он сел не на тот поезд.

– Можно подумать, что ты тут всю жизнь мечтал оказаться, – огрызнулся я.

Он покладисто согласился:

– Тоже верно… А перед паровозом нас пускают уже две недели, чтобы партизаны состав не подорвали. Вся округа знает, что в вагоне гоняют младших из детского дома. Под это дело они своих раненых с фронта вывозят, а на фронт, само собой, гонят подкрепление и технику. Знают, что наши ничего делать не станут. Вот и вся история.

– Ччерт… – процедил я и яростно облизал ладони. Чуть не спросил, где помыть руки и свирепо вытер их о стену. – Вы тоже из детдома, что ли?

– А ты? – спросил курносый.

– Я нет… Я беженец. Из Новгорода. В общем, так получилось…

– Мы тут все беженцы, и у всех так получилось, – сказал белобрысый. – Кто постарше, я имею в виду. Из детдома младшие и девчонки. Их сперва не трогали, как они тут застряли. В одном селе. А потом раз – и сгребли…

Я посмотрел в сторону младших. Девчонки собрали тех полукругом, и одна из них что-то строго говорила. Я различил слова: «СССР… Сталин… война… фашисты…» Политработа. Великая вещь, как говорил АСК. Но мне-то что делать?

– Бежать не пробовали? – деловито спросил я.

Все пятеро переглянулись. Курносый сказал:

– Они предупредили, что младших убьют, если кто-то сбежит. У них это быстро.