В этот раз он шел по Сретенке. Позади остался белый храм Живоначальной Троицы в Листах и перекресток с Садовым кольцом. Справа и слева через каждую пару сотен метров возникали переулки. Часть из них вела в сторону Чистых Прудов, а часть – вниз, к Цветному Бульвару. Впереди Бульварное кольцо, которое, в отличие от Садового, действительно осталось бульварным: смесью тысяч машин и тысяч деревьев.

Пара молодых людей обогнала Тимофея на электрических самокатах.

Две женщины увлеченно говорили о чем-то.

Мужчина с маленькой собачкой.

На крышах несколько голубей готовились ко сну (где же они спят?).

В небе – последние остатки солнечных лучей. Почти стемнело. Луны нет. Возможно, новолуние, а возможно, матовые вечерние облака. Тут уж не разберешь.

Навстречу ему шла молодая девушка. Почти нет косметики. Длинная юбка. Лицо сосредоточено. Тимофею она показалась почему-то необыкновенно красивой. А вдруг это его призвание – оставаться одиноким? Или он просто раз за разом упускает свой шанс? А может быть, у судьбы на него особенные планы, и все главное в его личной жизни еще не случилось? В конце концов, ему едва за сорок. Самый расцвет для мужчины.

Вечером, добравшись до своей квартиры, он пробовал немного почитать. Но мысли возвращались к трем девушкам, которых кто-то лишил жизни.

С ума сойти, куда могут привести человека внутренние заблуждения и слепая убежденность в собственной правоте! Конечно, все они – убийцы и преступники в целом, – находятся в своей собственной реальности, не той, в которой живет большинство. И каждый из них находит для себя оправдания. Но самое чудовищное, что для некоторых из них оправдание действительно можно найти.

Тимофей не раз задумывался о том, как загадочно устроена жизнь. И мысли эти порой приводили его к таким выводам, что он сам пугался: имеет ли право полицейский думать в этом направлении?

Взять, к примеру, детские травмы, которые таятся за спиной 99,9 % серийных убийц. Человечество выбрало достаточно удобную позицию: считать всех маньяков априори злодеями, не имеющими права ни на какое сочувствие. В общем, так оно и есть: убитых не вернешь, и сбалансировать ситуацию можно только наказанием, желательно суровым.

Но, с другой стороны, кем бы стал сам Тимофей, будь у него нелюди-родители, истеричка-мать или насильник-отец? Что бы он собой представлял, имей в исходных данных все то, что имеют те, кого принято называть извергами? И если бы у него во вселенной не было ни одной родной души и ни одного места, где он мог бы спрятаться от ужасов мира, кем бы он после этого стал?

Возможно, такие рассуждения бесполезны, потому что способны только запутать. Ему даже Варвара однажды сказала: «Есть устоявшийся взгляд на вещи, и правда заключается в том, что твоя жизнь – их часть». По-своему мудро. Но достаточно ли для того, чтобы быть правдой?

Безусловно, заговори Тимофей об оправдании убийц, его бы не только уволили из полиции, но и оборвали бы с ним все связи. Но он об этом и не говорит, лишь задается вопросами, которые невозможно игнорировать, если ты умеешь слушать тишину и воспринимаешь жизнь не как набор условностей, а как волшебный непостижимый шар, где собрано воедино все от хорошего до плохого. От справедливого до абсурдного. От света до тьмы.

В половине двенадцатого он лег в постель. Последнее, о чем он подумал, – о женщине, которую видел недалеко от Сретенского бульвара. О той самой, что шла с сосредоточенным видом, в длинной юбке, без яркой косметики и с каштановыми волосами, собранными в хвост. Удивительное создание! Возможно, он имел шанс познакомиться. Но судьба и он сам распорядились тем моментом иначе. Сейчас он засыпает один в своей квартире по соседству с сотнями книг. А она? Возможно, делает то же самое, и в голове у нее те же самые мысли.