Вечерний свет опустился на зал, боксерские груши на цепях свисали с потолка. После тренировки я сидел в машине, от меня шел пар. Папа смотрел на меня, мы молча сидели рядом. Я видел, что он счастлив, по крайней мере, так мне тогда казалось.

Папа возил меня на тренировки четыре раза в неделю и всегда наблюдал за мной. Потом мама жарила для нас картофель с луком и подавала его с солеными огурцами. Она называла это крестьянским завтраком. Будучи взрослым, я пару раз готовил его, но он отличался по вкусу от маминого.

Спустя несколько недель мальчики в школе хотели снова избить меня. Я было опять побежал от них, но на этот раз немного подумал и ос тановился. Я обернулся и поднял кулаки так, как показывал мне мой тренер по боксу: правую у подбородка, а левую на уровне глаз перед лицом. Никто не посмел на меня напасть.

Я тренировался до боли в костяшках пальцев. Бокс был для меня чем-то особым по сравнению с другими видами спорта, потому что никто не ожидал, что я буду радоваться, что могу этим заниматься. Я мог оставаться один на один со своей болью, своей силой, своим страхом. Боксируя, мог приближаться к другим спортсм енам, как никогда близко. Когда мы отрабатывали умение наносить удары в ближнем бою, я улавливал запах их пота и чувствовал жар, исходящий от их тел. Это раздражало меня, поначалу мне часто становилось плохо, но постепенно я привык к этому. Когда сегодня я вспоминаю то время, то думаю, что стал терпеть других людей тогда, когда начал их бить. Больше всего мне нравилось боксировать на расстоянии вытянутой руки, удерживая соперника на дистанции.

В тринадцать лет у меня состоялся первый поединок, который я проиграл по очкам. Это еще помню, но вот вспомнить своего соперника уже не могу. Папа сидел возле ринга. В машине он поцеловал мои пальцы и сказал, что никогда еще не был так горд. Вот этот момент я помню отчетливо.

Когда мне было пятнадцать лет, в ноябре мы поехали на турнир в Бранденбург. По дороге недалеко от Берлина, на мосту через реку Хафель, мы наехали на образовавшуюся на поверхности наледь. Машину развернуло на повороте, и она соскользнула на дорожный отбойник. Папа вышел и отправился по встречной полосе, чтобы предотвратить наезд на машину, в которой сидел его сын. Я был очень испуган и остался сидеть на месте рядом с водительским сиденьем. В зеркале заднего вида я увидел цементовоз, на защитном стекле которого была приклеена мерцающая наклейка с надписью «Ханзи». Машина врезалась в моего отца капотом радиатора и разрезала его напополам. Цементовоз получил повреждение кузова на крышке капота. Похороны я не помню, впрочем, как и последовавшие за ними месяцы.

Спустя полгода я нашел маму лежавшей в саду. Она вышла на улицу, потому что я попросил ее вечером посыпать яичницу зеленым луком. Она очень медленно двигалась, уголки ее глаз блестели, рядом с ней лежала маленькая коробка со свежесрезанным зеленым луком, за которым она ходила специально для меня. Она смотрела на меня. И была очень красивой.

Я позвонил в «скорую», после чего сел возле мамы на траву и стал прислушиваться, как со временем хрипы в ее легких становились все тише и тише. Она все еще крепко сжимала мою руку, когда ее дыхание остановилось. Вскрытие показало, что она умерла от укуса пчелы, чей яд вызвал анафилактический шок.

Гроб был изготовлен из вишневого дерева. Папа сделал его давно по просьбе мамы, украсив его резными цветами. С помощью небольшой лопатки люди, пришедшие на похороны, бросали на гроб горсти земли. Мамина сводная сестра, одетая в белое платье, захватила землю рукой, прежде чем бросить ее в могилу. Это впечатлило меня, и я вспомнил о том, как мама, работая в саду, вставала на колени и собирала клубнику. И тогда я тоже взял горсть земли рукой, а не лопаткой.