Мне снились тёмные твари, что поселялись в теле моей матери, а потом мать потеряла рассудок. Я видел во сне, как убивали моего отца, а потом, узнал этих убийц на судебном заседании. Видел сон, как будто заживо гниёт моя тётка. Уговаривал её пойти к врачу, и, когда уговорил, было уже поздно.

Я редко вижу сны, но не помню ни одного, который бы не сбылся. Они являют мне образы будущего, или же скрытого от меня же настоящего.

И я четко видел сон, который говорил о том, что поход к фотографу, что обещал бесплатное портфолио принесёт беду. Что-то чёрное, липкое, грязное, что окутывало Леру.

– И, как видишь, всё хорошо. Со мной ничего не случилось! Олег, я не буду отказываться от своей мечты из-за твоей паранойи и душащей ревности! С чего бы? – Лера соизволяет обернуться и наградить меня злым взглядом. – Я имею право на свои мечты, на свои цели и я к ним иду. И буду идти!

– Да, хорошо, что ты вернулась, – холодно отмечаю я.

– Олежа, не нуди, – протягивает Лера. – Как видишь, ты не такой уж и Нострадамус – я жива и здорова. Всё. Будь попроще.

Она подходит ближе, гладит меня по щетине и улыбается. Я только осторожно киваю, получая мокрый и громкий поцелуй в губы. Ощущаю вкус её вишневой помады и снова киваю. Обида на сердце тает.

Может она и права? Может, я слишком много надумываю?

Только к часу ночи, я прекращаю крутить в голове мысли о картине.

Главной проблемой для меня оказывается то, что я действительно слабо помню тот мелькнувший в голове оригинал. С каждым часом видение всё больше рассеивается из памяти, и я уже не уверен в том, что действительно что-то увидел, а не придумал.

Впечатление, озарение, помутнение – что бы это ни было, оно погасло. Теперь я в ступоре. Боюсь подойти к полотну, чтобы ещё больше его не испортить.

Под вечер меня начинает терзать дурацкое желание, уснуть рядом с ней. Рядом с девушкой с картины.

То есть, с картиной.

Иду на компромисс с собственным безумием, и переношу её в нашу с Лерой спальню.

С мольбертом она бы заняла слишком много места, поэтому я снимаю её, переношу на стул около окна, прямо напротив кровати.

Пока я в темноте прислоняю её к стене, слышу резкий голос за спиной:

– Она что, будет спать с нами?!

Оглядываюсь и вижу Леру, что стоит в проеме двери спальни. Свет единственной включенной лампы бьет ей в спину, и потому, выглядит она скорее силуэтом, тонким и изящным, маленьким силуэтом.

Который, явно зажал микрофон в телефоне. А потом, решив, что собеседнику надо объяснить ситуацию, Лера прижимает телефон к уху.

– Мариш, он тут такое учудил!

– Она будет жить с нами, – говорю я чётко и громко, чтобы собеседница Леры точно услышала. – Её зовут…

Лера подскакивает фурией, хватает маленькую подушку с моей стороны кровати и швыряет в меня.

– Идиот! – шипит она. – Нет, Мариш, он шутит… Хотя это даже хуже, блин! Он притащил картину, с мусорки. Ага. Клопов сам выводить будешь! – последнее обращено явно ко мне.

Лера исчезает в коридоре, бросив напоследок на меня недобрый взгляд, не прекращая тараторить с подругой. Я только хмыкаю, едва сдерживая улыбку.

Дверь с громким хлопком закрывается, и я остаюсь в кромешной тьме, прокручивая в голове незаконченную фразу «её зовут».

«Настя».

Спокойная мысль навещает мой разум. Просто врывается в сознание и остаётся там.

Её зовут Настя.

Я оглядываюсь, глаза уже привыкают к темноте и я вижу очертания полотна.

– Настя, – произношу я. – Пусть будет Настя.

Я неторопливо раздеваюсь, залезаю под тонкое одеяло и смотрю в потолок. Сон медленно надвигается на меня, будто волна и я позволяю ей унести себя. .