– И что же, вы, к примеру, можете меня загипнотизировать против моей воли?

– Думаю, что смогу, но не стану этого делать. Поверьте, у вас нет причин меня опасаться.

Так в разговорах они незаметно дошли до скамейки, на которой обычно Даша читала во время дневных прогулок. Время пролетело незаметно. И когда оно подошло к обеду, они с обоюдным сожалением попрощались, договорившись встретиться завтра на этом же месте.

Виктор Сикорцев родился в Казани, в богобоязненной семье обедневшего помещика, которая вынуждена была расстаться с родовым гнездом и перебраться в город. Имение было вовремя продано, деньги предусмотрительно вложены в банк, что позволяло иметь небольшую ренту. На эти деньги скромно жили двое взрослых и ребёнок. Шли годы. Мальчишка рос, окончил гимназию и поступил в местный университет на медицинский факультет.

По окончании учёбы Виктор несколько лет проработал в городском доме призрения за душевнобольными, где приобрёл немалый опыт, а затем вернулся в университет, куда к тому времени был приглашён некто Владимир Михайлович Бехтерев, молодой, но уже довольно известный специалист в области изучения психических состояний человека. Столичный профессор организовал новую кафедру, при которой была психофизиологическая лаборатория, где и продолжил свою работу Виктор.

По удивительному стечению обстоятельств они появились на свет божий в один год, совпали даже число и месяц рождения. Возможно это обстоятельство, но, скорее всего, некоторая схожесть характеров, умение Сикорцева нестандартно мыслить и аналитический ум Бехтерева способствовали постепенному сближению молодых людей. Виктор стал частым гостем в доме своего непосредственного начальник, где под молчаливым присмотром его жены Наташи они могли часами говорить о феномене человеческого мозга, о непостижимости природы сознания.

Одним воскресным днём, уже ближе к ночи, после хорошего ужина, за которым был опробован новый сорт водки, разговор зашёл о предназначении человека. Говоря об этом вечном предмете философских прений, нельзя было обойти стороной причину возникновения человека – вершины живого мира. При этом Бехтерев был согласен с теорией эволюции Чарльза Дарвина, а Сикорцев разделял взгляды каббалистов, утверждавших, что всё вокруг нас, включая человека, это результат некоего одномоментного Действия.

– И кто же, по вашему, совершил это ваше действие? – спрашивал в сердцах Бехтерев.

– Бог, – терпеливо отвечал Сикорцев, – только ему под силу было совершить такое.

– Да что вы говорите эдакое, батенька! – возмущался Владимир Михайлович. – А как же быть со всемирной историей? С археологией, наконец? Как быть с нашим прошлым, с миллионами лет, оставшимися позади?

– С нашим прошлым, увы, мы вынуждены жить, – усмехался в ответ на на это Виктор Павлович, – выбор-то у нас небольшой. А что касается миллионов лет, так и время, простёртое в необозримое прошлое, родилось в тот самый момент, когда мир наш появился на свет божий. Кстати, как можно объяснить необходимость появления человеческого сознания в нём? Вы же понимаете, что прямой необходимости для планеты в этом никогда не было, а человек, как вид, выжил бы, даже имей он чуточку меньше мозгов. Homo sapiens ведь достаточно сильный примат.

Молодой профессор, не ожидавший такого вопроса, задумался. Сикорцев, покачивая ногой, с улыбкой смотрел на заведующего кафедрой и лабораторией психических расстройств. Наконец Бехтерев нехотя произнёс:

– Согласен, батенька, необходимости в этом для человека не было. Это узкое место в теории Дарвина.

– Конечно узкое! Это же придумать нужно было такое: слепой случай во главе угла и бесцельное существование человека в перспективе. Нет уж, увольте! По мне гораздо гуманнее и привлекательнее идея креационизма, хотя, не стану спорить, и к ней есть много вопросов.