Следующее декабрьское утро покрыло легкой изморозью и выбелило чистые тротуары, отчего город лишь посвежел. До вокзала Сен-Лазар оказалось всего-то 15 минут ходьбы, и Сагдеев, бодро шагая, думал о том, что расположение отеля, выбранного Еленой, весьма соответствовало заранее поставленной задаче.

С усмешкой он вспоминал и о том, что все утренние процедуры происходили в сверхускоренном темпе, включая сеанс ласк, потребных на новом месте спросонья и спозаранку. Собственно и в ласках она, не проявив обычных настойчивости и методизма, почти сразу же пожелала увидеть своего любовника на верху блаженства. Сагдеев колебался и возражал, желая потянуть удовольствие и приученный быть вечно вторым. Тогда обнаженная Елена, выскользнув из объятий, быстро улеглась поперек ложа на живот и, шлепнув себя по молочным ягодицам, приказала завершать сеанс. Она знала, что некоторые ракурсы особенно эффектны. Примерно в такой же спешке протекал и завтрак.

В вагоне поезда, идущего в 11 часов на Довиль, вместе с ними оказалось не больше пяти человек. Этим зимним утром никто особенно не стремился из Парижа к морю.

За два без малого часа пути они обменялись, может быть, парой фраз: Елена пожаловалась на ломоту в висках, а Сагдеев обнаружил в соседнем вагоне туалет, и этим наблюдением поделился. Он угадывал скрытое напряжение в ее молчании и не хотел нарываться на резкий ответ. Периоды вкрадчивой покладистости легко сменялись у нее раздражительностью. Он привык. Он сознавал, что накопив за полгода общений некоторый запас знаний о ее замашках, не выявил, не разнюхал чего-то главного в ее характере, в складе ума. О многом он лишь догадывался. Он представлял, что ей где-то около 32, допуская, что он старше ее примерно на семь лет. Он, вообще-то не так много знал о ее текущей жизни, хотя вроде бы выслушивал регулярно ее ироничные отчеты о прогулках по зоопарку с дочерью, о ссорах с няней, о самодурстве боссов ее знаменитой компании с названием, состоящим из двух английский фамилий. Все вроде бы было ясно и безмятежно и, в то же время, все оставалось словно в легкой дымке. Она как-то очень умело недоговаривала и опускала важные детали. А если он пытался в детали лезть и уточнять, она поначалу отшучивалась, но в конце-концов раздражалась. Она высоко ценила и отстаивала свою независимость, свое право не договаривать и не давать никаких отчетов. Священные права нормальной любовницы – недоступные для нормальной жены. Забавно: Сагдеев считал заслуживающим снисходительной усмешки старый трюизм о ценности женской загадочности, лелеемой и консервируемой опытными обольстительницами. О, эта женская загадочность! Суть-то дела состоит в том, что очень многие второсортные тайны вовсе и не хочется разгадывать. Однако, в его собственном случае он мог усмехаться лишь над самим собой. Выходило так, что в душе и в характере женщины, в которую он был влюблен, он разбирался столь же плохо, как, скажем, в характере ее мудреной работы, связанной с аудиторскими проверками одной известной фирмой других не менее известных. Эта работа, кстати, давала ей еще и независимость другого рода – финансовую. Она и впрямь могла бы махнуть и во Францию, и в курортный городок Довиль одна.

На вокзальчике их встретил запах близкого моря. Море не показывалось, но пульсировало, дышало из-за острых гребней крыш. Город был чистеньким, пряничным, и почему-то напоминал Сагдееву сказки Андерсена. Может, потому что в этот день над ним висело серое, сырое, вполне датское небо. Среди пряничных домов, взбиравшихся на холм, они блуждали около двух часов. Улица, на которой находилась гостиница, приютившая Венсана Жиллена, не относилась, судя по всему, к числу главных: ни один из прохожих не мог ее вспомнить. Наконец, они решились перейти из Довиля в Трувиль – пересечь мост через канал. Слева осталась бухта, целившаяся в низкое небо сотней мачт. У первого же переулка, вьющегося вдоль окраины, оказалось название, которое они искали. Светло-зеленый, легкий двухэтажный дом вмещал гостиницу явно экономического класса. Дом, судя по архитектуре, по замурзанным стенам и другим признакам, был выстроен еще до начала последней большой европейской войны.