Идея с «газетами» оказалась самой странной, самой дикой и, соответственно, самой привлекательной. Быстро вошла в моду в среде университетской молодёжи, которая с удовольствием щеголяла друг перед другом кусками дорогущей бумаги. Потом идея просочилась и за высокие стены Золотой мили.

Студенты подогревали интерес со всех сторон. Развлекались прогнозами, как долго «газета» продержится на плаву. В пику студентам Северного Университета южане отыскали старинную традицию придумывания историй и переноса их на бумагу. Дело дошло до возрождения печатных книг. По всем доступным хранилищам данных рыскали раскопщики в поисках старых текстов. Они печатались и предлагались на аукционах людям с высоким жизненным статусом.

Следом пришла мода на создание библиотек. Что может быть абсурднее, ворчали обыватели, чем переворачивать листы бумаги, разрисованной непонятными знаками, когда любая информация доступна мгновенно с помощью двух кликов на личном браслете.

Искусство чтения давно не преподавалось в обычных школах, оставшись обязательным только для элитного университетского образования. Любая информация подавалась в аудиоформате и видеороликах не длиннее пятнадцати минут.

***

Новое увлечение, которое придумали южане, называлось гонки. В книге, что выставлялась на аукционе, описывались соревнования на четырёхколёсных железных повозках. Найти подобные конструкции не удалось. Студенты устроили гонки на самокатах – детской забаве, переделанной под рост взрослого человека и снабжённые моторами для развития приличной скорости. Зелёный континент очень подходил под затею. Широкие извилистые дороги, вдоль и поперёк изрезавшие материк для неспешных прогулок на воздухе, представляли собой отличные трассы. Каждому желающему предлагалось опробовать модифицированные повозки. Себастьян был в восторге и вызвался участвовать в гонке одним из первых. Но с его самокатом что-то пошло не так…

Как только Нильс с Себастьяном прилетели в больницу, их разделили. Хозяина отвезли в операционную. А Нильса взяли в оборот люди в лазоревой униформе. Они брали анализы, измеряли температуру, опутывали проводами приборов. Вызванный семейный умник не отходил от него ни на шаг. Нильсу ставили капельницы, снова и снова брали кровь. Готовили. Действия врачей были слаженными, отточенными и будничными.

В комнату вплыла платформа, на которой стерильный внутри и снаружи Нильс должен отправиться в последний путь.

Принесли хирургическую робу.

Приказали переодеваться.

А потом все резко пропали.

Личный браслет умника тревожно звякнул. Он вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь. Лежащий на платформе Нильс закрыл глаза. Глубоко дышал, пытаясь, как учили, восстановить равновесие и перестать волноваться. Получалось с трудом. Но Нильс пробовал снова и снова.

Дверь резко распахнулась. От неожиданности Нильс вскочил и чуть не упал на пол. В проёме возвышался бледный умник. Руки у него заметно дрожали.

– Что? – спросил Нильс дрожащим голосом.

– Переодевайся обратно и жди. Ты больше не нужен, —

– Как это не нужен? – Нильс опешил.

Сел, свесив ноги с платформы и опираясь на неё руками.

– Себастьян умер.

– Этого не может быть, – потрясённо прошептал Нильс. – Есть же я! – закричал он, спрыгнул и в два прыжка добрался до умника.

Нильс рванул его за руку и повис, запнувшись за порог. Зубы стучали. Холодная испарина выступила на лбу, в подмышках стало противно мокро.

– КД 146/1.0, отпустите мою руку, переодевайтесь и ждите. С вами встретятся, – металл в голосе умника заставил Нильса разжать руки и бесформенной кучей опуститься на пол.