– Ну! – рявкнул он. – Если просто обсохнуть решил, так прямо и говори. Мы тебя, гость дорогой, кулаками и приветим. А если слово нужное настоятелю принес, так ярлык показывай.

– Слово, – отозвался путник.

Он швырнул в мокрую ладонь ближнего стражника полоску кожи. Тот отпустил свою половину ворот, вгляделся в оттиск печати, заглянул гостю под капюшон и бросился к старшине стражи.

– Этот, которого брат Пяст в окно вторую неделю высматривает.

– Проводи.

Он вскинул арбалет на плечо, посторонился, едва не угодив в глубокую лужу, но удержался на скользком краю. Вполголоса чертыхнулся и махнул верховому, чтобы проезжал внутрь. Лошадь зашлепала копытами, с каждым шагом окатывая его по пояс грязными брызгами. Второй стражник справился с воротами, отмыл от глины сапоги в луже поменьше и подошел ближе, встав за спиной.

– Что ж за гость такой, что брат Пяст всех монахов в ожидании затиранил? – спросил он.

– Кто его знает, – пожал плечами старший. – Может, теперь хоть съедут вместе куда подальше.

– И нам спокойнее, – усмехнулся воин, осматривая ладонь. – Надо же, заноза.

Он сунул ладонь в рот, нащупал кончик зубами, дернул, сплюнул три раза через плечо и пососал ранку.

– В караульной не сиди, кости не бросай, – сказал недовольно. – Вино запретил.

– Ты о ком? – повернул к нему голову старший.

– О настоятеле.

– Ничего. Съедут – опять заживем. Ворота запер?

– Ну, запер.

– Проверь еще раз.

– Зачем это, – удивился стражник, вытянувшись лицом.

– Проверь, говорю, – обозлился тот.

– Ну, вот, – воин поплелся обратно. – Заразное это у брата Пяста.

– Что?

– Злоба, говорю, заразная, – пробурчал в ответ.

– Болтлив стал не в меру. Вот уедут, а я тебя без хмельного все одно оставлю, чтоб о службе думал, а не языком молол. Кого тогда винить станешь?

– Так я что, – заюлил стражник, – я ничего. Службу исправно несу.

– Несет он, – ухмыльнулся старший. – Пока со скамьи ногой не сбросишь, так о службе и не вспомнит. Вино только лакать горазд. Уж возьмусь за тебя. Помяни мое слово. Ведро неси. Лужу вычерпывать будешь – ни пройти ни проехать!

Буслай повернул голову, бросив исподтишка короткий взгляд на запертый вход в обитель. Мокрый, как бобровый хвост, он топтался под торговым навесом невдалеке от Южной башни Стохода, раздумывая, как привлечь внимание старшего стражника, распекавшего караульных у ворот, но Махота сам заметил паромщика. Бросив какой-то резкий приказ своим воинам, он нахлобучил шлем на голову, чтобы хоть немного прикрыться от хлещущего дождя, и быстрым шагом приблизился к нему. Остановился, недовольно дернув могучим плечом.

– Ну? – процедил сквозь зубы.

Паромщик проглотил приготовленный вопрос о прошлом вознаграждении и сказал:

– Гость чудной через Скриву переправился. И в обитель сразу.

– Что ж в нем такого странного увидел?

– Берест, как его ярлык рассмотрел и понюхал, так в лице изменился. Сразу Зыбе сказал, чтоб пропустил.

– Значит, самого корта печать?

– Старшему заставы виднее.

– Так куда, говоришь, его понесло с переправы?

– В монастырь.

– Может, святым мощам поклониться?

– Не-а. Доски для писцов в мешке вез к отцу настоятелю.

– У Мураша свои закончились?

– Сам так сказал.

– А в монастыре брат Пяст.

– Так он там уже две недели торчит.

– Не видел, говоришь, его ни разу?

– Такого разве забудешь. Голова тыквой сверху, а подбородок снизу, как обструганный. На локоть повыше меня будет. Силен, зараза. Как канат лопнул, так он лошадь, что в стремнину с парома волной сбросило, за копыта удержал и назад втянул вместе с мешком. Нет там никаких досок. Другое там.

– Что?

– Решту показалось, что девку он в мешке прячет.