Крэч вздрогнул плечами и поморщился, силу бабусиных ласк и поучений припоминая, и тут же, загадочно так, в черноту неба глянул, будто увидеть грозно взирающую на него сверху старушку опасался.

«Во многом ты права, бабуля. Извини, но нет совсем на изящества времени… да и желания нет. Мне ребят защитить надо, я Маану обещал. Ты же знаешь, как это бывает, раз Сиама им не нужен, считай, значит, не жилец он. По-другому у этой публики не бывает. А меня такой расклад категорически не устраивает!» – думал он, оттаскивая за сарай тело неудачливого коллеги: ему вовсе не улыбалось, чтобы какой-нибудь припозднившийся крестьянин споткнулся о закоченевший труп.

Следующая цель – высокий худой вартарец, всё время нетерпеливо переходивший с места на место. Легкомысленно рискуя выдать себя, къяльсо то прохаживался вдоль изгороди, то приседал на корточки около колодца, то к воротам конюшни приваливался, замирая и, надо думать, в тишину вслушиваясь. Что он там слышал? Никому не известно…

Оллат и звёзды, дававшие поначалу немного света и позволявшие различать предметы, скрылись за тучами. Древорук обогнул сарай и осторожно приблизился к нарезавшему широкие круги долговязому. Он собирался убить и его, не колеблясь при этом ни секунды. Жизнь против жизни: либо он и воспитанники Маана, либо эти Хорбутовы3 отродья.

Вартарец был гораздо выше первого убитого, что создавало некоторые, вполне ощутимые неудобства: даже привстав на цыпочки и вытянувшись в струнку он не сможет дотянуться до его шеи.

«А значит, придётся рисковать – бить в бок! А если доспех кожаный, или хуже того кольчуга? – Крэч переложил нож в правую, дииоровую руку и вытащил второй, угрожающе выглядевший ахирский рап-сах4. – С этим я и на кабана и на медведя один на один выйду!»

Отследив повторявшийся маршрут вартарца, Древорук выбрал укромное местечко на его пути и, затаив дыхание, сосредоточился на едва заметной во мраке, медленно приближавшейся фигуре. Долговязый в последний момент решил изменить маршрут и шагнул налево – за конюшню.

«Ишь ты, приспичило ему… Ну я тебе покажу сейчас, как углы не по назначению пользовать».

Лезвие ножа, не встретив сопротивления, вонзилось под лопатку долговязого, рап-сах, мгновением позже, пробороздил его правый бок. Вартарец даже не ойкнул: смерть была к нему милостива и пришла почти мгновенно. Почти.

– Прости, Тэннар Великий, дитя своё неразумное, – набожно запричитал Крэч, не забывая, однако, сохранять тишину и ничуть не повышая голоса. – Жизнь, друг мой, скучна и жестока, лишь смерть снисходительна и благоволит к каждому.

Он одновременно выдернул оба оружия, развёл в стороны руки и, осмотрительно сделав полшага назад, освободил пространство, позволяя мертвецу упасть.

– Покойся с миром.

«Это второй».

– И жили они долго и счастливо! – завершил очередную из своих замечательных историй Хабуа.

Слушатели зааплодировали.

Трактирщик Барг, знавший привычки старого друга, поставил на стол перед ним блюдо с мясом и чашку горячего бульона.

– Восстанавливай силы, старина, – добродушно улыбнулся он, – народ жаждет новых историй.

Утолив голод, Хабуа окинул зал скучающим взглядом. Лицо его расплылось в загадочной улыбке:

– Похоже, на сегодня всё, ребятушки. Поздно уже, пора мне спать.

Молчание продолжалось не дольше минуты.

– Если позволите, уважаемый…

Взгляд Хабуа переместился в угол: туда, где сидело трое мужчин. Один – высокий, с длинными курчавыми волосами – был облачён в белое с бардовой каймой (вернее, уже серое), двое же других были одеты в тёмно-бардовое – типичное одеяние жрецов Ткавела, или санхи как по названию местечка, где они построили первый храм Ткавелу, называли их обитатели Седогорья, представлявшее собой странную смесь доспехов и жреческих балахонов.