Фиенни, будто догадавшись, в чём дело, сел напротив и взял чашку первым.

– Это очень вкусно. Попробуй, – сказал он, смакуя мелкий глоток. – Чай – одно из величайших удовольствий, доступных людям, – он взглянул на серьёзное лицо Тааль и по-мальчишески звонко расхохотался. – Наряду с печеньем, конечно… Угощайся, Тааль! Теперь, чтобы выжить, тебе нужно больше пищи и питья, чем раньше. К тому же игрушки тауриллиан и атури вконец измотали тебя…

Он откусил кусочек, с заразительным хрустом прожевал его и добавил:

– Жаль, что я не чувствую больше вкуса еды и питья.

Тааль чуть не поперхнулась чаем. Значит, всё это – исключительно для неё?

– И все… тени… тоже не чувствуют?

– У меня нет тела, Тааль, – с печальной улыбкой, но без показного горя напомнил Фиенни. Его серые глаза изучающе обводили её из-за чашки. – То, что ты видишь – лишь искусный морок. Моя магия, скреплённая чарами тауриллиан.

– Так всё-таки тауриллиан зачем-то нужно, чтобы Вы были здесь?

Он дёрнул плечом и отставил чашку.

– По сути дела, уже нет. Но я остаюсь проводником между ними и остальным Лэфлиенном – и к тому же единственным из бродящих по Городу, кто способен ещё породить пару осмысленных фраз… Хоть и сам не знаю, сколько времени мне осталось, – он кивнул на прикрытые зеркала. – Они утверждают, что немного. А я привык им верить, Тааль.

– Почему? – поинтересовалась она. Ей не давало покоя другое зеркало – с пояса человека из снов.

– Мои предки – спасибо им за это – когда-то выискали чудесный способ творить магию: с помощью зеркал. Чары давались им не так просто, как тауриллиан, духам, боуги или морскому народу – магия не рождалась и не умирала вместе с ними, и Дар становился тяжким трудом. Зеркала значительно облегчали жизнь, и в Обетованном я, по сути, только им и посвящал себя… Но здесь… – (Новая улыбка Фиенни была похожа на судорогу). – Здесь они стали моей тюрьмой. Я смотрю на них каждый день, и стекло твердит мне, как близок конец. Я истончаюсь и исчезаю, ухожу в вечность. Я всё хуже помню и всё меньше говорю… Скоро я буду таким же бессознательным сгустком тумана, как те русалки со спящим детёнышем дракона. Тенью в полном смысле.

Сердце Тааль сжалось. Она уставилась в чашку, на тёмном донышке которой колыхались кусочки трав. Что она, живая и жалкая, может на это сказать?..

Она решила перевести тему.

– Тауриллиан хотели, чтобы мы с Вами встретились?

– Вряд ли. Думаю, они хотят лишь поскорее заполучить тебя сами. Просто таков порядок: все, кто попадает к тауриллиан, должны либо пройти через Молчаливый Город, либо быть в сопровождении их слуг… Как твои друзья и как те, кого они пригоняют сюда в качестве союзников. Южнее Пустыни – их земля, защищённая древним колдовством, сокровенная. Там нет ни песка, ни иссушающей жары, ни холода по ночам. Думаю, тебе там понравится…

– Да, если не учитывать их самих, – мрачно призналась Тааль, позабыв об осторожности. Пряные, колючие крошки печенья оцарапали ей нёбо. – Я иду туда, чтобы добыть целебную воду для своей матери и выручить брата Гаудрун. А Вы говорите так, будто…

– Будто ты должна там остаться? – подсказал Фиенни. – А разве ты сама ещё не поняла, что так и есть?

Тааль помолчала, подбирая слова, и отложила надломленное печенье. Обмакивать его в крем было безумно приятно, но эти пальцы пока плохо слушались её.

– Водяной атури, Эоле, говорил мне, – прошептала Тааль. Солнечный жар теперь прожигал даже тёмно-зелёные занавески – а ей так отчаянно хотелось забыть, что они всё ещё в Пустыне. – И Турий-Тунт тоже. И грифы. Но ведь все они могли ошибаться…