– Вы сошли с ума: я категорически не согласна!

…Еленин отвез меня домой, несмотря на то, что я отказалась участвовать в его авантюре. Он повел себя как настоящий джентльмен, и я даже почувствовала себя последней сволочью, потому что не оправдала его ожиданий, подвела хорошего человека.

– Возьмите, – сказал он на прощание, протягивая мне простую белую визитную карточку. – Я пробуду в Питере еще двое суток. Звоните, если передумаете.

– Не передумаю!

Я уже шла к парадной двери, но вдруг обернулась.

– Что-то еще хотели спросить, Агния Кирилловна? – поднял кустистую бровь Еленин.

– Как его имя, вы можете мне сказать?

– Кого?

– Того агента, пропавшего…

– A-а… Его звали Сэф-Али Карахан. Но на борту он, разумеется, находился под другим именем.

– Разумеется!..

– О чем задумались, абла?

Вопрос Нур вернул меня к действительности.

– Я? Да так…

– Вы ведь замужем, да?

– Замужем.

Почему-то мне показалось странным, что здесь, за тысячи километров от дома, мы обсуждаем Шилова.

– Он хороший муж? – спросила молодая женщина. – Часто ли он вас бьет?

– Бьет?! Да ты что, как можно!

Представить Олега поднимающим на меня руку казалось просто невозможным.

– Омар бил меня, – тихо сказала Нур, опуская голову. – Но это не самое плохое – ведь все бьют время от времени, хотя в священном Коране сказано: «Обращайтесь с вашими женами достойно, если же они неприятны вам, то ведь может быть так, что Аллах неприятное вам обратит во благо великое!»

Удивительное дело, но по истечении каких-то двух суток моего пребывания на борту судна языковой барьер, которого я так боялась, практически перестал напоминать о себе. В группе английского языка наша преподавательница Елена Красина прикладывала огромные усилия, чтобы нас «разговорить» – и все равно большинство моих одногруппников предпочитали письменные упражнения, открывая рот лишь в самых крайних случаях. Однако, оказавшись в безвыходной ситуации, волей-неволей мобилизуешь все свои знания и – о чудо – приходишь к выводу, что ты вполне способен свободно выражать свои мысли вслух! Как и говорил Еленин, на борту «Панацеи» не было россиян, зато я в первый же день познакомилась с двумя русскоязычными членами экипажа – Сашей из Минска, одним из коков, и старшим механиком Сергеем из Мариуполя, который сказал, что «внизу», то есть в машинном отделении, работают и ребята из Белоруссии и Молдавии. Оба они страшно обрадовались, что среди «привилегированного» сословия врачей на судне оказалась их соотечественница – ну, почти соотечественница, ведь за границей все жители некогда огромной советской империи – русские, к какой бы национальности они ни относились.

– Аяты[4] не разрешают жестокость, – продолжала Нур. – Они подсказывают, как разрешить деликатную семейную ситуацию с осторожностью и мудростью. Пророк Мухаммад, мир ему и благословение Всевышнего, объяснил слово «ударяйте» жен своих как «дарбан гайра мубарих», что означает – «легкий шлепок, не оставляющий следов». Он говорил, что женщину нельзя бить по лицу, а при Омаре я ходила вся в синяках, можете себе представить?!

Честно – не могла. Не могла я представить, что милую и кроткую Нур, с ее замечательной застенчивой улыбкой, можно ударить даже «легким шлепком», что бы там ни было написано в Коране! Хотя, попав на борт «Панацеи», я несколько пересмотрела свои взгляды по отношению к исламу вообще и к восточным женщинам в частности. Никогда не считала себя ярой феминисткой, хотя терпеть не могу и речей о том, что женщине никак нельзя без мужчины, каким бы никчемным и бездарным он ни был. Однако мысль о том, что мусульманские женщины практически совершенно бесправны, ужасала меня каждый раз, когда по телевидению мелькали сюжеты о правилах жизни в какой-нибудь из арабских стран. Традиционные мусульманки представлялись мне забитыми, испуганными существами, целиком и полностью зависящими от жестоких мужчин и обреченными влачить жалкое существование, только в смерти обретающими последнее избавление. Нур вначале несколько поколебала такое мое представление, но теперь меня шокировали ее откровенные признания.