«И Ван Гог так говорил, – вспомнил Леви-Финкель книгу Ясперса, – откуда у меня бред с христианской мифологией с моим увлечением Золя и Гонкурами», этими материалистами.

Доктор Бене много думал над этими словами. Он и раньше отметил эту особенность психологии шизофрении: шизофреники живут философскими вопросами говорит Кемпинский, не умея объяснить этого феномена иначе. Здесь у доктора Бене был шанс проверить свою гипотезу о силовом поле психики: что если эта «жизнь философией», когда теряется способность рассуждать, а фигуры философии застывают как бы на противоположных полюсах электрического поля, и есть силовое поле психики? Что если это результат когнитивного дисбаланса, когда информация, усвоенная человеком о себе и о мире, приводит его к осознанию своего поражения? И тогда рушится вся абстрактная система, приобретая вид силового поля: с одной стороны угроза, с другой выживание?

Так рассуждал доктор Бене, сводя всю этиологию шизофрении к ложной информации абстрактного мышления, чрезмерно удалившегося от действительности в своих метафизических спекуляциях. «И тогда, – думал он, – законы психики возвращают его к реальности, указывая, что дальше возникает угроза жизни». Таковы были его первые, поверхностные приближения к теории психической энергии, и ее двух силовых полей, еще очень далекие от того открытия, которое ему предстояло сделать. Но уже очень важные, поскольку у него было теперь главное: верная дорога, работая на которой, он неизбежно найдет истину.

Он решил, больше полагаясь на интуицию, потому что у него еще не было четко сформулированных определений, предоставить Орлову побольше информации о вопросах которые стали жизненно важны для него и довели его до расстройства психики. И это действительно помогло. Он сам активно включился в процесс, не только для того, чтобы помочь ему в усвоении информации, но чтобы он чувствовал его человеческое тепло, постоянно приободряя Андрея словом и жестом, вниманием и заботой, похвалой и восхищением, и во всем выказывая уважение. Доктор Бене всегда предупреждал свой персонал, чтобы все старались поддерживать самооценку пациентов на максимально высоком уровне. Эта общая атмосфера уважения и сочувствия была отличительным свойством клиники доктора Бене, и она действительно принесла и результаты и успехи, создав Финкелю репутацию не только самого человечного психиатра, но и самого эффективного в своем деле профессионала.

Он принес Андрюше Реймаруса и Лессинга, Вольтера и Спинозу, Робертсона Смита и Томаса Пейна, Альберта Швейцера и Бертрана Рассела, Ренан и Штрауса, Толстого и Спинозу, Жорж Санд и Ганди. Они читали вместе, они разбирали вместе философские и богословские вопросы, и все это время доктор Бене был предупредителен и заботлив как родная мать. И вот однажды он почувствовал перелом. Кататония стала отступать, напряжение страха между полюсами бога и дьявола в сознании Андрея понемногу спадало.

«Началось! – выдохнул доктор Бене. – Получилось! У него формируются новые представления бога и дьявола, а те старые, которые его разрушили теряют реальность в связи с новым потоком информации! Я был прав! Только когнитивный метод может разрушить напряжение страха в катании психозов».

Его глубоко возмущала современная практика психиатрии, так бесцеремонно вторгавшаяся в мозг пациентов, о котором они ничего не знали. Он называл их «мясниками», разрушающими самую тонкую и самую сложную ткань организма – мозг, лишая этим несчастных последнего шанса на выздоровление. Что мозг только начали изучать знали все. Что связь мозга с мыслительными процесса совершенно не поддается научному определению и контролю тоже известно было всем. Что фармакология разрушает мозг, а вместе с ним и весь организм, также ни для кого не было секретом. Но они продолжали свои агрессивные попытки разворотить мозг больных людей, вплоть до лоботомии и электрошока. Они оправдывали себя идиотской теорией «баланса пользы и вреда», уверяя, что если оставить психотиков как они есть им будет хуже, чем если они отрежут им половину мозга или разрушат его электричеством. Помимо всего прочего, это была самая удобная теория для оправданной казни невинных людей деспотами и тиранами всего мира, применяющих сомнительные способы современной психиатрии в качестве «карательной психиатрии». И если этот процесс не остановить, тюрьмы вскоре совсем не понадобятся, думал доктор Бене.