– Винцент Григорьевич, позвольте и мне напомнить вам, как сильно скорректировал теорию Крепелина Эйген Блейлер, который утверждал, что исход шизофрении в слабоумие – ни в коем случае не предрешен. Что возможна остановка прогрессирующего слабоумия и более того, обратный ход болезненного синдрома! То есть излечение, не только ремиссия. Это говорил уже Блейлер! Нам бы пора дополнить и развить его позицию. И заметьте, Винцент, что Блейлер – коллега Фрейда, и говорит уже не как доктор медицины о биологической этиологии и патогенезе, а как психоаналитик. То есть ищет психические, психологические источники болезни. Что гораздо ближе к нашему подходу.

– Дорогой друг, – осмелился выступить вперед Миша Михельсон, которому очень не хотелось портить радужное настроение Бенедикта Яковлевича. – Я вынужден поддержать Винцента Григорьевича, – начал он мрачно. – Лучше сейчас испортить тебе настроение, Бене, чем потом грандиозный скандал перед всем научным сообществом. Это скажется не только на тебе, Бене, но на всей клинике, и главное на пациентах. Сейчас нам дают работать и нас хвалят. Потом нам могут запретить работать, если вдруг твоя диссертация с треском провалится. А такой исход не трудно предвидеть. Поверь опытному психиатру. Я старше тебя на двадцать лет. Андрюша нездоров. Скорее всего, у него шизофрения примет характер вялотекущей, и он проживет долгую жизнь. Но он никогда больше не будет здоров. Не было еще случая, чтобы шизофрения не оставила после себя шизофренического дефекта, постпсихотического сидрома. Тебе легко это докажут на защите диссертации.

– Спасибо, Миша, дружище. Я ценю вашу заботу обо мне, о клинике, о пациентах, о науке наконец. Мне очень важна ваша критика. Я ценю вас как друзей и коллег именно потому, что вы так искренни и в своей критике, и в своей поддержке. Чем строже вы раскритикуете меня сейчас, тем лучше я буду защищен перед аттестационной комиссией и научным советом. Поэтому прошу вас говорить по существу, дорогие коллеги. Вицент, Миша, вашу точку зрения на состояние Андрюши я понял. Вы считаете, что он все еще нездоров. Но поверьте, это я, а не вы, все эти долгие месяцы беседовал с ним на философские темы. Да, шизофреники все склонны к философии и метафизике, но вы знаете что при шизофрении философствование принимает карикатурный характер. Уверяю вас, Андрей Николаевич, говорит не как карикатура на философа, а как глубокий и одаренный философский ум. Настолько, что он показал мне пробелы в моем философском образовании и задал правильное направление моим мыслям в этой сфере. Вот так то друзья!

Итак, идем дальше. Я не согласен с вашим диагнозом, но ваше мнение учел. Теперь мне хотелось бы услышать критику с научных позиций моей методологии. Только, пожалуйста, будьте основательны. Нина Александровна, что вы имеете сказать?

– Бенедикт Яковлевич, я как мои коллеги присоединюсь к позиции осторожности, и не буду вам рекомендовать спешить с датой защиты диссертации. Мне также кажется очевидным, что мы, то есть вы, не готовы к защите. – Нина Александровна позволила себе эту маленькую уловку, с ошибкой на «мы», чтобы смягчить пилюлю. Все в этом чудесном коллективе, не только заботились о профессионализме и честности, но и о чувствах друг друга. – Даже если наш Андрюша здоров, а это был бы один из самых счастливых дней и моей жизни, то все же теоретические основы гуманистической психологии в психиатрии, или как вы еще говорите «когнитивной психиатрии» на мой взгляд еще далеки от полноценной научной разработки. Вы сделали огромное дело, практически затеяли революцию в психиатрии, своим смелым вызовом всем биологическим и материалистическим основам нашей науки, когда противопоставили им свою теорию психической энергии. Но такая революция требует соответствующего научного обоснования, которого у нас, то есть у вас, пока еще нет. Вы знаете, я сама в прошлом дарвинист. В прошлом, потому что вы переубедили меня, и научили смотреть на дарвинизм как на грубый вульгаризм. Однако, уважаемый Бенедикт Яковлевич, я все еще вынуждена говорить на языке дарвинизма и пользоваться биологическими терминами этиологии, патогенеза, патоморфогенеза. Если мы следуем нозологическому методу Крепелина, несмотря на всю жесткую критику, которому он подвергался, мы все еще стоим на твердой почве. Даже его теория шизофрении как прогрессирующего слабоумия плавно втекает в дарвинизм, поскольку обе теории рассматривают человека как биологию мозга. Что же имеем, когда обращаемся к экзистенциальной психологии Карла Ясперса? Она утекает от нас как вода и песок сквозь пальцы. Он кантианец, я вам признаюсь, что как не старалась, вообще не смогла понять философию Канта. И как Ясперс пытается выстроить башню на этом фундаменте из песка кантовской философии мне совершенно непонятно. Не сделали и вы для меня понятней психиатрию Карла Ясперса. Почему же вы думаете, что сможете убедить научный совет на защите?