Есть и еще одно отличие черного оптимиста от прочих: он по-прежнему полагает, что звезда – это результат локальной аккреции материи, светимость которой – за счет превращения четырех атомов водорода в атом гелия – обеспечивается углеродным циклом Бѐте-Вайцзекера. Для современного же общества российского, с его удручающим вектором развития, звезда – это, в первую очередь, гламурный пузырь, радужный блеск которого – за счет аромата коммерческой телерекламы – обеспечивается тараканьей прытью продюсера. Писатель Максим Горький, живи он в наши дни, непременно воскликнул бы: «Любите телевизор, источник знания!»20 Телевизор и про великую тайну воды21 наплетет, и про Второй Рим, да и про Третий тоже (слава Богу, Четвертому не бывать), и про ГМО22 слукавит со ссылкой на британских ученых, и про модернизацию с инновацией, технопарками, нанотехнологиями и прочей дребеденью. Люди, которые способны без содрогания и не замечая костей, хавать всю эту рыбью кухню, глотая ее кусками с картонной тарелочки23, – не с моей грядки. Слух этих людей неразвит, и он не срезонирует на слова водителя, о которых вспомнил поэт и журналист24: МКАД стоит, я съехал на Рублёвку.

Между прочим, в цикле Бѐте-Вайцзекера – или в CNO-цикле – участвуют не только водород и гелий, но также углерод, азот и кислород. Другими словами, все основные элементы, из которых построена известная нам жизнь, существуют уже в обычной звезде определенной массы – задолго до ее эффектной гибели, сопровождаемой ядерными синтезами, которые приводят к образованию более и более тяжелых атомов. На миг звезда становится Сверхновой, и ее грандиозный безмолвный взрыв виден далеко за пределами ее галактики. «Звезда в шоке», – вот все, что придет при этом в голову рядовому телезрителю, чей карман отягощен двумя свидетельствами о высших образованиях (одно из которых – менеджмент, а второе – какая-то, не помню, прости Господи! -пруденция), в то время как голова – ничем.

Еще раз хочу поблагодарить врачей и персонал Медицинского Радиологического научного Центра Российской Академии медицинских наук в Обнинске, где я провел семь недель, и Гематологического научного Центра25 той же Академии в Москве, где вслед за этим я провел еще три недели, овеваемый ламинарными струями сухого стерильного воздуха индивидуальной палаты, – за необычайное внимание и королевские условия для размышлений о природе жизни на Земле. Не хватало, пожалуй, только ангельского хора, но, Господи, прости меня, я с этим обожду26!

Отсутствие хора легко возмещало воображение, в котором строчки «Блаженные Младенцы Поют под сенью струй» быстро обрастали махровыми полотенцами и другими сомнительными рифмованными продолжениями, вызывающими у родственников и знакомых Кролика растущую уверенность в его скором выздоровлении. В то же время ему было твердо указано:

«Настоящим выздоравливающим можно стать только тогда, когда обогатишь свою память знанием всего того, о чем и не догадывается твой лечащий врач27». Эти – практически ленинские – слова28 неизвестные нынешнему поколению, требовали определенной работы; ее результат перед вами. Ощущение неловкости и благодарность людям, окружавшим меня, переполняли сердце; я помню их всех. Что до черного оптимизма, у меня вышло не слишком ясное его описание. Той же нечеткостью грешит и любая попытка дать определение основной теме этой книжки – жизни. Утверждают, что к этому как-то причастна теорема Гѐделя о неполноте29 – но к чему только она ни причастна! Пока мы живы, нам не дано строго определить то, частью чего мы являемся