Эх, даже плюнуть нечем, во рту пересохло. А последнюю воду вчера как раз на эту вот розово-бесстыжую мерзость извела.

— Эй, — бесцеремонно толкнула оборотня в бок, — спишь, что ли?

Наглец лежал ничком и не шевелился.

Притворяется! — решила я. Самую глубокую рану вчера залечила. Или это не вчера было? Кто распознает? В этой темени не понять. Хотя нет, через свисающие корни пробивался свет — значит, снаружи день. Так вот, остальные раны также покрылись розовой кожицей. Это как? Сам, что ли? Этой, как ее называют, регенерацией лечился?

Тут раздалось жалобное урчание — оборотень тоже проголодался. Отлично, значит, скоро очнется и отправится на охоту. Не мне же в этот лес идти? Чего доброго, сама добычей стану.

— Я знаю, что не спишь! — внезапно сообразила, что дыхание Каурналя изменилось. — Отвечай! — ткнула гада пальцем. — Издевается что ли? — ткнула еще раз и побольнее. Никакой реакции. Тогда схватила за плечи и развернула на спину. — Ой! — лист лопуха слетел, а это самое, которое вчера было маленьким, теперь чуть не в потолок упиралось. — Мамочки! — покраснела до кончиков ушей. Может, под слоем грязи и невидно, но уши точно огнем пылали. Спешно вытряхнула из мешка оборотня лисью шкурку и накрыла это безобразие. — Фу-ух! Сколько потрясений за утро. — Лиса же уныло дернулась, развернувшись ко мне застывшей в оскале мордочкой, и плавно опустилась вниз.

Едва перевела дух, как наткнулась на внимательный взгляд нахала. Он что, это специально устроил?

— Ах, ты сволочь! Пес помойный! Тебе смешно? Издеваешься? Живо вставай, есть хочу!

Этот… этот пес не ответил, только глазами в сторону мешка повел. Он на что намекает, чтобы там поискала?

— Нет там ничего. Вчера еще закончилось. Такой гадости в жизни не ела.

Мужчина подавил тяжелый вздох, а потом жадно сглотнул и показал на флягу, в которой была вода.

— Пусто! — продемонстрировала, перевернув емкость горлышком вниз. — Раны промывала, вот вся и ушла.

На это мне указали глазами на выход.

— Это чего, предлагаешь за водой прогуляться? — оборотень закрыл глаза, потом открыл, и при этом ни слова. — А чего молчишь-то? Говорить, что ли не можешь? — волчара снова — морг. — А это, не двигаешься чего? Сил нет?

Нет, я ему точно моргалки выколю! Как это понимать?

— Как мне тебя понять, Каурчик? И не зыркай! После того, что я тут видела, как хочу, так и буду называть. Лежишь тут бревном, говорить не можешь, двигаться тоже. При этом еды и воды нет. Зачем спасала тебя тогда?

Мужчина покосился на дохлого лиса, выразительно так, несколько раз туда глянул. И что бы это значило?

— Ты на что намекаешь, извращенец? — вспыхнула справедливым гневом.

Гад скрипнул зубами, побагровел, но все равно указал на дохлую лису. Да я ни в жизнь к этому не прикоснусь!

— Что ты о себе возомнил? Дождешься, как затащила сюда, так и выпихну. Пусть тебя звери сожрут вместе с твоим лисом!

Каурналь заревел, как раненый бык, с губ сорвались какие-то слова. Не разобрать совсем. Ну, я и попросила повторить.

— Ту-а-лет, — промычал оборотень, и мне стало не до смеха. Ну да, самой уже хотелось посетить клозет, а вот за похитителя как-то не подумала. И как быть? А если он тут дел наделает? Я здесь не останусь!

Кэнтон, любимый! Ты бы, наверное, умер, чем предложил сделать подобное. Да я не знаю, даже, как это у мальчиков происходит. И не хочу знать! О, Великий Дорхэйм! Видно ты за что-то невзлюбил избранное дитя, раз посылаешь непосильные испытания. Но не будь я дочерью Доркайма, если не справлюсь со всеми трудностями!

— Слушай сюда, блохастая морда! — зло сказала мужчине, — только попробуй мне здесь что-нибудь сотворить! Сама прибью, и это не ляжет грехом на душу. Я вытащу тебя наружу, поверну набок, и ты сам сделаешь свои дела. Меня не волнует, как, прикасаться к тебе и не подумаю! Хватит того, что вчера обмыла твои раны.