Пожалуй, самое страшное в тюремной жизни – необратимость. Любой твой поступок и слово всегда что-то да и значат. Всегда. Даже если ты сам и не вкладывал в него никакого скрытого смысла. Всегда найдётся тот, кто припишет к твоим действиям какой-то посыл. На воле ты можешь допустить какую-то ошибку, и тебе её простят. Или же ты можешь изменить место работы или переехать в другой город. Здесь всё не так. «Тюремный телефон» в отдельно взятой тюрьме иной раз работает даже лучше настоящего. В головах и слухах других заключённых на тебя быстро заводится подробнейшее досье, из которого ничего не вырежешь, как не старайся. И даже если сменишь одну тюрьму на другую, может всплыть человек, который расскажет другим всё о тебе. А ещё хуже – тебя вычислят. По поведению, манерам, взгляду, татуировкам. Есть очень много признаков, которые выдают человека с головой, если его читает опытный заключённый. А в таких местах, если станешь скрывать, кто ты есть на самом деле – придётся туго, когда раскусят. А раскусывают практически всегда.

– Так ты чьих будешь? – спросил Никита.

– Сергеич – не мути, – донёсся уставший, с хрипотцой, голос с соседних нар, верхних, в середине камеры. К Громову повернулся и сам его обладатель. То был старый мужик. Лет шестидесяти. У него была короткая борода, почти полностью седая, но в ней ещё проглядывали чёрные волоски. Голова серебряная, волосы зачёсаны назад, не очень длинные, с залысинами по бокам. Лицо суровое, но не старческое – почти без морщин, но со шрамами. Глаза карие. Их нельзя было назвать животными, но воровской прищур в них имелся.

«Нет – кажись, вот авторитет, раз приказывает такому лбу».

– Меня звать Зуев Виталий Максимович. Ну, так откуда ты к нам? – спросил старик.

Громов знал – ответить нужно прямо сейчас и правду. Или же он сделает хуже себе самому.

– Из Зундия.

– Да? Говоришь – зовут Громовым. А по отцу как?

– Фёдорович.

– Правда? Отец – такой невысокий, поджарый, волосы каштановые, глаза голубые, немного гнусавит, когда говорит. А на руке партак^>44 с пауком, на левой ладони, между большим и указательным пальцами. Верно?

– Да, – Громов впал в недоумение.

Зуев понимал, что в тюрьме всякое случается. Сам был матёрым заключённым. Первый срок отсидел ещё подростком. Много чего повидал, но чтобы – такого. Когда подобное рассказывают другие – машинально киваешь им, поддакиваешь, но всё равно думаешь: врёт. А если случается с тобой самим – хочется плюхнуться на нары от удивления и долго, звонко смеяться из-за того, что у судьбы всё-таки есть чувство юмора. Однако Зуев всё же сдержался. Ещё одна старая тюремная традиция – не показывать эмоций (во всяком случае в большинстве ситуаций). Поэтому сам Зуев лишь слегка прищурил глаза, в которых появилась весёлая искорка и чуть улыбнулся.

Когда-то отец Громова и Зуев отбывали срок в одной колонии и в одной камере.

2

Это было почти тридцать лет назад. Ещё в середине двадцатого века. Виталий был тогда в самом расцвете сил и своей воровской карьеры. К ним в камеру подселили новичка. Только стукнуло восемнадцать лет отцу Громова – Фёдору. Он попался на краже из магазина. Притом его сдали свои же подельники чтобы выторговать себе маленький срок – сказали, что это всё его затея и организовывал ограбление именно он. Составлял план. Распределял роли. Хотя он и вправду всё это делал, но всё равно не считал, что так подставлять его – правильно. Именно тогда Фёдор понял, что с ворами связываться – себе дороже. Продадут, оберут и прикажут спасибо сказать за то, что не убили. Нет, конечно, он держал на них обиду, и первое время хотел отомстить. Но проведя в тюрьме часть срока, решил что оно того не стоит. Не хотелось сидеть ещё и за их убийство. Пусть катятся к чертям собачьим. Он теперь просто принципиально не будет иметь дело с подобными людьми, утверждающими, что они честные, не обманут, за слова отвечают и сделают всё, как нужно.