– Пусто, ничего нет. Совсем-совсем ничего нет, – разочарованно сказал он и присвистнул.

– Да что вам надо? Я сейчас пойду к Евдокии Прокопьевне, узнаю, почему она вас впустила.

Невысокий в комбинезоне подошел к полуоткрытой входной двери и тихо сказал кому-то, кто стоял за дверью:

– Он хочет поговорить с Евдокией, наверное, это та, что вахтерша.

За дверью раздался короткий смешок. Потом невысокому что-то еще ответили. Непонятно, сколько там могло быть человек. Незнакомец заявил официальным тоном:

– Не положено, – потом добавил более мягко: – Вам следует оставаться здесь. И вовсе не в прихожей, а вот в этой спальне. Можно, конечно, и в большой комнате. Но вы сами вряд ли захотите – там и сесть-то негде. Разве что на полу. Впрочем, это вы как хотите. В той большой комнате, конечно, вольготней. Там вон сколько окон. С двух сторон, и лоджия огромная угловая. Но, мне кажется, вам в спальне лучше будет.

– Какая ерунда! Вы подумайте сами, вы хоть чуть-чуть понимаете, что вы такое говорите?

КГ вбежал в маленькую комнату и торопливо натянул брюки, забыв застегнуть ширинку.

– Сейчас пойду посмотреть, что это за люди у меня под дверью. А потом узнаю у мадам Гаулейтер, как она объяснит это ваше абсурдное и абсолютно немотивированное вторжение.

«Зря я высказываю эти мысли вслух. Получается, что признаю за этим скользким типом право надзора за собой. Впрочем, какое это имеет значение – признаю право надзора или не признаю?» – подумал КГ.

Незнакомец будто прочел его мысли и сказал примирительно:

– Решайте сами. Но, мне кажется, это было бы для вас самым хорошим решением – остаться в этой комнате. Здесь, кстати, довольно уютно. У вас, я вижу, много словарей. Изучайте английский, немецкий. Садитесь и изучайте, прямо сейчас. Я, например, это очень люблю. Было бы время, с удовольствием занялся бы языками. И занимаюсь, кстати, учусь на заочном. Но теперь я на работе, вот какая незадача. А у вас как раз времени сейчас сколько угодно, можно сказать, предостаточно.

– Даже и не подумаю оставаться в этой комнате. И разговаривать с вами, кстати, я тоже не намерен до тех пор, пока вы не скажете наконец, кто вы такой. В конце концов, это уже совершенно невыносимо. С какой стати вы распоряжаетесь моим временем и решаете, чем мне заниматься?

– Знаете, что я вам скажу: зря вы обижаетесь. Мы вам только добра желаем. Лучше бы вели себя поспокойней, вам же лучше будет. Только портите то благоприятное впечатление, которое попервоначалу произвели на нас, – сказал незнакомец и сам же открыл дверь – вначале в прихожую, а потом в кухню.

Почему в кухню, там уже кто-то есть? КГ прошел в кухню медленнее, чем ему того хотелось. Здесь все было как обычно: новенькая польская кухня из светло-серого пластика, стол и табуретки – все в идеальном состоянии, без единой царапины или пятнышка. Разница только в том, что за столом у открытого окна, закинув ногу на ногу, сидел очень худой и довольно молодой человек с впалыми щеками, большим носом и заметными залысинами.

«Как он сюда попал? – удивился Борис. – Прошел, наверное, как раз тогда, когда я одевался в спальне».

Рукава футболки второго незнакомца были почему-то срезаны. Невыразительные глаза казались совсем тусклыми – видимо, от пива, недопитую бутылку которого он держал в руке, – а шея, лоб и плечи были разрезаны струйками пота.

– Вам следует оставаться в той комнате, где вам разрешено было остаться. Разве Вован ничего вам не сказал?

– Да что же вам, наконец, нужно? – спросил КГ, переводя взгляд со второго посетителя на первого, которого только что назвали странным именем Вован и который уже стоял в дверях, а потом снова перевел взгляд на посетителя с бутылкой пива. Но ответа почему-то не последовало.