Он уже шагнул вперед и сгреб Сережу за ворот белоснежной рубашки, когда моя рука легла поверх татуировки, синеющей на его жилистом предплечье. В этом жесте не было угрозы. Вздумай я призвать распоясавшегося сынка к порядку, сделала бы иначе. Просто во мне в очередной раз взяли верх дипломированный психолог и патологический пацифист.

– А почему Лик? – на этот раз улыбнулась уже я, заглядывая в его зеленые (отцовские) глаза, в глубине которых ощутимо штормило.

– В каком смысле? – Павел даже головой замотал, не успев переключиться с одного на другое.

– В самом прямом, – я все еще держала руку на пульсе. Потому что физический контакт очень важен, если вы хотите кого-то успокоить. – Вы же Павел! Так? Почему тогда Сергей вас Ликом зовет?

– Ну… – Павел отпустил секретаря и, повернувшись ко мне, пояснил. – Меня так с детства зовут. В двухлетнем возрасте я никак не мог собственное имя выговорить: Павлик. Хватало только на «Лик». Вот я и раскрыл вам страшную семейную тайну. Теперь ваша очередь. Кто это наградил вас таким имечком?

Я наконец отлепила руку от замысловатой татуировки и быстро сунула в карман. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь заметил, как она дрожит.

– Неужели ваши родители уже в пеленках разглядели в своей дочке будущую Никиту, но для отвода глаз выбросили из середины имени пару букв? – ухмыльнулся Павел.

– Нет, у них были другие соображения на мой счет. Но уж что выросло, то выросло.

– Потом наговоритесь, – перебил Сергей, почувствовав, что опасность миновала, – успеете еще. Ника теперь будет здесь жить, пока Эльку обратно в Англию не отправят.

Но только когда изломанная тень Павла втянулась вслед за хозяином в боковой коридор, он по-настоящему перевел дух.

– Фу-у-у… Видала? – после пережитого инцидента и моего своевременного вмешательства Сережа сразу и прочно перешел на «ты». – Говорил же: на голову больной. Что я ему такого сказал? А как завелся…

– Так вы – друзья детства? – мне очень хотелось списать свое любопытство на профессиональную необходимость иметь полную информацию обо всех членах семьи.

– Ага, как же! – фыркнул секретарь, открывая ключом притаившуюся за поворотом дверь. – Просто два года в одной школе учились. Я в седьмом, он в десятом. Когда ему аттестат на выпускном вечере вручали, учителя рыдали от счастья. Сколько крови им Пашка попортил! И говорили, что исправить его может только армия.

– Ну и как, исправила?

– Нет, конечно. Потому как он в нее не пошел. Шеф Паху в юридический запихнул, несмотря на ожесточенное сопротивление. И, как ни странно, угадал. Пашке даже красный диплом светил, только он с последнего курса документы забрал и в ОМОН подался. Сказал, что, прежде чем карьеру делать, хочет «пороху понюхать».

С этими словами Сережа распахнул дверь и, посторонившись, пропустил меня в комнату. Так, ничего себе комнатка. С плоским телевизором, ноутбуком на туалетном столике, мягким диваном и окном во всю стену, из которого открывался идиллический вид на пруд с белыми и черными лебедями. Честно говоря, не знала, что в нашей стране встречаются уголки, так напоминающие родовые поместья старушки Европы.

– Ванная и туалет налево за углом, – просветил меня Сережа. – Белье меняют раз в три дня. А вообще, жить можно. Я тут уже второй год обитаю. Далековато, правда, до города, но тебе полагается машина. Эльку возить. Завтра ключи получишь, доверенность.

– А сегодня можно? Мне ведь устроиться надо, вещи перевезти… Как раз до вечера переехала бы. Чтобы с утра сломя голову сюда не нестись. Похоже, господин Челноков не терпит опозданий.

– Это уж точно… Ладно, пойдем в гараж. Покажу тебе нашу конюшню.