Поднявшаяся вода сузила пасть пещеры до тоненького полумесяца света. Мы едва успели. Я ныряю под воду и выплываю, а когда оказываюсь под лучами солнца, просто болтаюсь в воде, держась за покрытый ракушками камень, и теплый день ласкает мое лицо.

Мои мышцы как будто растворились и сами стали жидкостью. Я еле-еле выплываю и заползаю в лодку. Видимо, шок. Нат пытается помочь, но я отталкиваю его.

– Я не слышал тебя, Уайлдер, – бормочет он. – Когда я понял… Я клянусь. Извини. – Нат дрожит и становится как будто меньше – съежившийся, с облепившими череп волосами.

Я только качаю головой.

Мы плывем обратно вдоль берега в полной тишине, под шум мотора и плеск волн. Харпер касается моей ноги.

– Мы только хотели немного повеселиться. Все пошло не по плану.

Я не могу смотреть на нее. Как будто и не было того дня, который мы провели вместе.

Как только мы заходим в бухту, я выпрыгиваю, не дожидаясь, пока лодка коснется дна.

– Уайлдер! – кричит мне вслед Нат.

Я гребу изо всех сил и доплываю до теплой мели. Море теперь кажется незнакомым: огромная раскинувшаяся штука, которая хочет меня убить. Мне хочется поскорее добраться до земли. И я думаю: да, в этих водах что-то действительно пожирает людей.

Бояться весело, сказала Харпер. А пугать других еще веселее?

Когда я доплываю до берега и оборачиваюсь, они все там же, смотрят на меня из лодки.

– Мы там чуть не умерли, – кричу я. – Вы это понимаете? Как вы могли быть такими тупыми? – А потом исступленно ору: – Да пошли вы!

Я разворачиваюсь и шагаю по тропинке. Кажется, дружба может разбить сердце так же, как любовь.

В соседней комнате мама с папой снова друг на друга шипят. Так уже последние пару дней. Посреди ночи заводится двигатель, и иногда папы не бывает по утрам. Глупо думать, что отпуск у моря сможет что-то исправить в их отношениях. Еще я слышал голоса Ната и Харпер в дверях. Я попросил маму сказать им, что меня нет дома. Не хочу их больше видеть.

– Не смей! – яростно шепчет мама отцу. – Я разберусь.

Дверь моей комнаты открывается.

– Пойдем со мной, Уайлдер.

Я рычу и натягиваю одеяло на голову. От простыней и от меня исходит один и тот же несвежий запах, как будто мы с ними слиплись воедино.

Темную пелену насильно срывают с моих глаз, и я оказываюсь под ослепляющим светом. Закрываю глаза руками.

А потом чувствую на запястье железную мамину хватку.

– Пошли, мартышка, – говорит она. – Я купила тебе новые плавки.

Ветер и дневной свет такие резкие, что с меня как будто кожу лезвиями сдирают. Я следую за стройным силуэтом матери к воде. Полотенце в ее руках треплет ветер.

На берегу я ежусь от бриза. Мои новые плавки немного великоваты, но при этом они ярко-голубого цвета и с маленькими якорями, как будто детские.

Мать выныривает, делает пару гребков и поворачивается.

– Вода хорошая, Уайлдер. Залезай!

– Не хочу.

– Пожалуйста, делай, как я говорю. – Я слышу незнакомую сталь в ее голосе. – Ты когда последний раз душ принимал, мартышка?

Вода обволакивает меня. И это приятно: почему-то хорошо снова почувствовать себя маленькой фигуркой посреди великого сияния. Это как напоминание от огромного мира, что я по сравнению с ним совсем крохотный.

Мама резко уходит под воду и выныривает запыхавшаяся, с красным лицом. Волосы висят мокрыми космами, лицо совсем без косметики. Я редко вижу ее такой. Обычно она очень ухоженная – волосок к волоску. Мы качаемся на воде.

– Твои друзья тебя спрашивали, – говорит мама.

– Они мне не друзья.

– Что случилось, Уайлдер?

– Они разыграли меня. Подшутили. Очень жестоко. – Какое-то смутное остаточное ощущение товарищества не позволяет рассказать ей, как все было на самом деле: про то, как моя голова оказалась под водой, как я задыхался. Я понимаю, что они и правда не желали мне зла. Я это знаю. Но они подшутили надо мной, и от этого так больно, что хочется умереть.