– Вадь, отойди, мне выйти надо, – умоляюще попросил я сына, вцепившегося в мою штанину детскими, маленькими, но такими сильными пальчиками. – Я скоро вернусь. Пойдем гулять. Ну, я же обещал тебе!

– Не уходи, – заныл он. – Деда злой.

Я фыркнул и насильно отцепил его пальцы.

– Он ничего тебе не сделает. Сиди в комнате. Мне уйти надо, Вадь. В институт документы отдать. И я вернусь через пару часов. Ну, понимаешь?

Он хлопал длинными телячьими ресницами и так быстро моргал, в глазах – доселе сухих – начали собираться слезы. Всхлипнув, Вадик плюхнулся в чистых домашних штанишках на пыльный придверный коврик и завыл. Я еле держался от того, чтобы не пнуть его, заставив подняться и отойти.

Из кухни послышался шум – звон ударяющегося донышка бутылки о стол на фоне голоса диктора из выпуска новостей. Вадик привлек слишком много шума. Я хотел улизнуть незамеченным, не оправдываясь ни перед кем, но тень отцовской фигуры, отброшенная в коридор, громкоголосо говорила о том, что он выдвигался в коридор.

– Куда намылился? – удивился он, обведя пьяным взглядом прихожую. – А выблядка своего на кого оставляешь?

– Ну что ты, я посижу, – за ним впопыхах из кухни вышла мама, прижимая к груди вафельное заляпанное полотенчико, которым протирала посуду. – Игорю в институт надо, он экзамены хорошо сдал, теперь учиться будет.

Мать, конечно, забегала далеко вперед. Еще никакого решения приемная комиссия не приняла, баллы других абитуриентов не считала, а меня уже записали в поступивших на бюджет. Я не был суеверным, но не хотелось говорить «гоп» раньше, чем перепрыгнуть это громоздкое, пугающее высотой препятствие. Отец, хмыкнув, пьяно оперся локтем о косяк двери, привалившись к нему. Я сжал пальцы в кулаки и в голове начал считать до десяти, лелея надежду выдохнуть, успокоиться, не сорваться. Смрадный алкогольный запах уже просочился по всему коридору, и я завидовал Вадику, сидевшему все в той же пыли, между заношенными ботинками, и делавшему вид, что все происходящее его вообще не касалось. Он – двухлетний малыш с длинными ресницами – сам по себе, остальные – сами по себе.

– И что, в мед пойдешь? – наконец выдал отец. – Будешь еще шесть лет на нашей шее сидеть вместе с этим? Работу он найдет, на пару недель всего переедет. Ума хватило дите сделать, а теперь что? Сдулся?

– В мед пойду, – холодно бросил я, сунув сжатые в кулаки руки в карманы. – Выучусь, стану врачом, как всегда мечтал. Буду подрабатывать по ночам. Точно не сопьюсь, как ты.

– Игорь, – предупредительно, опасливо позвала меня мать. – Иди уже. Все взял? Аттестат? Паспорт?

Она попыталась обогнать отца и успеть выпроводить меня из квартиры, забрав Вадика, но тот асфальтоукладчиком двинулся вперед, одним движением руки оттеснив мать к стенке. Она тихо вскрикнула, видать, ударившись, но он не заметил этого, даже не обернулся на нее. Взглядом хищного коршуна впиваясь мне в лицо, он схватил меня за воротник олимпийки и хорошенько встряхнул. Я устоял на ногах. Постарался даже не дернуться.

– Если я тебя из квартиры выкину и кормить перестану, так же петь будешь?

Они с матерью оба противились медицинскому: долго учиться, маленькая зарплата, невозможность совмещать с работой, но стать врачом было моей мечтой детства, и теперь я стоял на пороге ее воплощения, уверенный, что даже отец со своим алкогольным зловонным дыханием и крепкой хваткой на воротнике не сможет меня остановить. Я, схватив его за запястье, отцепил пальцы от своей вещи.

– Пошел ты, – выплюнул я, и от звонкой оплеухи у меня затрещало в ушах. Мать опять вскрикнула, но мозги звенели, щека горела, и, схватив пакет с документами, я ломанулся к выходу. Вадик, об которого я запнулся на выходе, вскрикнул. Не успев перед ним извиниться, я выскочил за порог и хлопнул дверью. Только сбегая по ступенькам, я разобрал оглушительный детский рев, сдерживаемый разве что захлопнувшейся дверью квартиры.