– Давно? – деловито осведомился Николай Иванович.

Я с трудом кивнула внезапно потяжелевшей головой.

– На мой взгляд да, еще до рождения Иришки. Но для матери в данном контексте слова «давно» не существует.

– Вот бедняга, – вполне искренне пожалел доктор пациентку. – Потерять двоих детей не шутка. Возраст у Савельевой не юный, третьего родить она уже не сможет.

– Доктора Беликова просят спуститься во второй кабинет! – гаркнуло вдруг с потолка.

Я невольно задрала голову, а Николай Иванович, поморщившись, пояснил:

– Нововведение нашего хозяина. В помещениях установлены громкоговорители, а на третьем этаже расположена радиорубка, вот и объявляют целый день! Глупее ничего не придумать! Больных беспокоят, персонал отвлекают, но разве с боссом поспоришь… Извините, мне пора бежать.

На первый взгляд Вера показалась мне вполне адекватной. Она села на кровати и воскликнула:

– Слава богу, ты пришла! Нам необходимо поговорить. Как Ирочка? Я хотела пойти поискать ее палату, но голова сильно кружится, я на бок заваливаюсь. Вот глупость, ничего не болит, а ходить не могу.

Я постаралась не отвести в сторону взгляд.

– Это признаки вегетативно-сосудистого спазма, пройдет без следа.

– А Ира? Она уже в порядке?

– Девочка отравилась алкоголем, – с огромным трудом произнесла я, – находится пока в реанимации.

Вера закуталась в одеяло.

– Ты должна мне помочь! Пообещай, что все сделаешь!

– Конечно, – опрометчиво согласилась я, радуясь, что временно можно не говорить об Ирине.

Вера улыбнулась.

– Сейчас я доверю тебе свою самую удивительную тайну!

Мне почему-то стало тревожно.

– Слушаю.

– Поклянись никому о ней не говорить, – потребовала подруга.

– Буду нема как рыба, – кивнула я, – всю жизнь промолчу.

Вера подмигнула мне.

– Столько не надо. Ну ладно!

Подруга оглянулась на дверь и понизила голос:

– Если сюда кто войдет, сразу тему сменю, не удивляйся и подхватывай игру.

– Непременно, – согласилась я.

Верочка выпростала из-под одеяла руки, сложила их на груди.

– Помнишь Сережу?

– Будь добра, уточни, кого ты имеешь в виду, – попросила я, – имя весьма распространенное.

– Моего сына, – объявила Верочка.

Я не знала, что ответить, и промямлила:

– Очень сожалею о твоей потере.

Подруга взяла с тумбочки бутылку с водой и, сделав пару глотков, продолжила:

– Дня не проходило, чтобы я не подумала: вот, сейчас Сереженька пошел бы в садик, танцевал на елке, катался на санках, поступил бы в школу… Рождение Иришки не уменьшило боли, мне не стало легче.

Вера примолкла, я выжидательно глянула на нее.

– Понимаешь, если я каждодневно не вспоминала Сереженьку вслух, это не значит, что малыш был мною забыт, – продолжала подруга. – Едва Ириша появилась на свет, я дала слово: девочка ничего не узнает о брате. Она не должна была думать, что явилась на свет для утешения мамы, я совершенно не хотела взваливать на плечи малышки груз ответственности и заставлять ее жить, как говорится, за себя и за того парня.

Я похвалила Верочку.

– Ты на редкость здраво мыслишь.

– Сережа всегда был со мной, – не заметила моего высказывания Савельева. – И, конечно, я изо всех сил забочусь об Иришкиной безопасности, второй раз смерти ребенка не перенесу. Но через пару дней я освобожусь от страха, горя и тоски. Сереженька жив!

Я вздрогнула.

– Прости… кажется, я ослышалась…

Верочка подоткнула под спину подушку и повторила:

– Сережа жив! Я с ним встречаюсь, разговариваю, дарю ему игрушки.

Мой лоб как будто стянуло кожаным ремнем, в горле возник комок, я с огромным трудом сказала:

– Верочка, останься Сережа жив, он сейчас бы уже учился в институте. Взрослому юноше пистолетики и солдатики ни к чему.