Валтор еще раз внимательно, не таясь, присмотрелся к Элишу Турсуну.

Пленник сидел, привалившись плечом к дверце. Свободной рукой он обхватил плечо той, что была прикована, как будто придерживал раненую руку. Плечи его были напряжены. А голова почти неестественным образом вывернута в сторону. Сидеть так было неудобно. Но Элиш Турсун мирился с неудобством из нежелания видеть тех, кто ехал с ним в одной машине. Это уже указывало на то, что Турсун пришел в себя. Сейчас в голове у него набирал обороты процесс осмысления случившегося. В какое русло свернет его мыслительный поток после того, как все элементы постигшей Турсуна неудачи будут отсортированы и разложены по предназначенным для них коробочкам и ящичкам, бесполезно было гадать. В принципе, Элиш Турсун мог выкинуть любой фокус. Мог начать биться головой о дверцу. Или вцепиться свободной рукой в горло сидевшему рядом с ним Гриру. Он чувствовал себя зверем, пойманным в капкан. Потому что прекрасно понимал, что при любом раскладе, кто бы ни оказался на щите, ему рассчитывать не на что. Ради того, чтобы освободиться, он мог даже руку себе отгрызть.

– Ты не поверишь, я проскочил между ногами одного из животяпов! Мне даже голову пришлось пригнуть, чтобы не врезаться лбом в его брюхо!..

Валтор не собирался верить в эту чушь. Животяпы – птицы крупные. Но все же не настолько, чтобы под брюхом даже самой большой из них мог проехать квад. Да и ноги они так широко не расставляют.

Спорить с Гриром Прей не стал. Он лишь усмехнулся и провел пальцами по полям акубры. Иона слушал историю старого рамона с интересом. Ну, так и пусть себе слушает.

Солнце скатилось за горизонт справа от дороги. И ночь, будто грустный конферансье, опустила занавес, забыв объявить зрителям, тем, что все еще оставались в зале, что актеры устали и до утра объявляется антракт. Звезды рассыпались по уснувшему небу. А впереди, прямо над дорогой, зависла огромная, мертвенно-бледная, чуть надкушенная с края луна.

Рев моторов в клочья разрывал ночную тишину, раскидывая обрывки по сторонам. Должно быть, реднеки на много километров вокруг просыпались, заслышав отголоски этих странных звуков, абсолютно не вяжущихся с их представлениями о том, как устроен мир. Ну, ладно, один квад проехал – это куда ни шло. Но несколько квадов, едущих вместе, ночью – это уже выходило за рамки обыденности. А незнакомое и непривычное внушает страх. Ну, или, по крайней мере, опасение. Поэтому реднеки на всякий случай брались за ружья. И сидели тихо в темноте, ожидая, что случится дальше. И даже после того, как звуки несущихся сквозь ночь машин растворялись вдали, они еще сидели, плотно обхватив ружья ладонями, не решаясь поверить, что все вот так просто закончилось. В пампе так просто ничего не происходит.

Рычащие, будто неведомые звери, моторы, яркий свет фар, отбрасывающий мрак в стороны, – все это как будто придавало особую значимость тому, что происходило на размеченной вешками трассе. На ночь квады выстроились в колонну, дабы не налететь в темноте на какую-нибудь внезапно вынырнувшую из ночного мрака преграду и не угодить в рытвину, после которой придется менять ось. А чтобы не глотать дорожную пыль, машины растянулись длинной змеей. Со стороны это, должно быть, смотрелось неплохо. Вот только некому было на это глядеть. Даже звери, заслышав моторы, заблаговременно уходили подальше от дороги. А глупые суслики затаивались, замирали в своих норах. Можно подумать, кому-то они были нужны.

Грир давно уже храпел на заднем сиденье, откинув голову назад. Элиш Турсун сидел рядом с ним, скорчившись, низко опустив голову, так что лоб едва не упирался в колени. Спал он или только притворялся спящим, понять было невозможно. Валтор хотел было заставить его поднять голову, но потом передумал. Ну, куда он денется, даже если сумеет открыть наручники и выпрыгнет из квада? Выпрыгнуть на скорости нужно еще суметь – иначе руки-ноги переломаешь. А если и нет, так все равно, далеко не убежать. Если бы рядом был лес, ну, или хотя бы перелесок какой – тогда другое дело. А на открытой местности даже ночью нечего было и мечтать убежать от квада, за рулем которого сидел рамон.