Если, отвечая на вопрос «Стоит ли единственного сына выдавать за эту уродину», Беккерфильды отрицательно мотали головой – немедленно под венец! Пара в любви и согласии проживет до конца дней!

Вот такой это был легендарный род Беккерфильдов.

Естественно, им не везло в картах, но это была сущая ерунда по сравнению с тем, как им не везло в любви. Если они лезли на балкон к любимой, то всегда попадали сначала в спальню родителей, а уж потом их вышвыривали из окна. Причем полученные увечья не шли ни в какое сравнение с убытками, которые наносили их тела в результате падения.

Дети у них рождались похожими на соседей, зато дети соседей чем-то походили на их жен.

Если где-то вспыхивали драки, то забирали в участок, как вы понимаете, Беккерфильдов, которые проходили мимо.

Все разыскиваемые полицией государственные преступники были в профиль и в фас похожи на Беккерфильдов, отчего последних нередко сажали в тюрьму и выпускали только тогда, когда находили настоящего преступника, которым по ошибке оказывался, сами понимаете, родственник Беккерфильдов.

Леди и джентльмены! Не было на свете ямы, куда бы они не провалились среди бела дня! А споткнуться на ровном месте для них – раз плюнуть!

Словом, неудача шла по пятам и стала им как родная. Невезение вошло в кровь и плоть Беккерфильдов. Зато они стали людьми уверенными в завтрашнем дне. Они не сомневались – хуже не будет. Более того, они научились в каждой неудаче ловить крупицу удачи.

Когда по большим праздникам загорался их дом, они гнали прочь соседей с баграми, уверяя их, что, не сгори дом сегодня, он непременно обрушится завтра, придавив всю семью.

Если пропадал кошелек, они радовались тому, что в нем были не все деньги.

Доставая из сундука приданое дочери и обнаружив, что сукно поела моль, они хохотали: «Наевшись этого сукна, моль долго не протянет!»

Вот такие они были – легендарные Беккерфильды.

…Слуга Патрик повторил:

– Сэр Беккерфильд-младший с супругой!

И они вошли в зал. Эдвард с достоинством поклонился. Супруга шаркнула ножкой, сбила мужа, вдвоем они грохнулись на пол.

Гости бросились помогать, но, поскользнувшись на скользком паркете, попадали на пол. А Беккерфильды, поднявшись на ноги, качали сочувственно головами.

– Надо же, какая с ними неприятность приключилась, – бормотал Беккерфильд-младший, прикладывая сломанную руку жены к растущей на лбу шишке.

Восьмидесятые. Я только начал выступать за небольшие, но тогда для меня сумасшедшие деньги.

Звонят из-под Сыктывкара. Кооператив. Добывают мрамор, делают надгробия.

«Семен, работы у нас, слава богу, навалом! В феврале годовщина. Людям хочется праздника. Возьми парочку артистов и прилетайте. Не пожалеете!..»

Прилетаем в Сыктывкар.

Сказано было «вас встретит синяя „Волга”». Ждем час. Никакой синей «Волги». Мороз за тридцать. Говорю артистам:

– Я кашу заварил, летим назад за мой счет!

Кассирша отвечает:

– Ближайший самолет на Питер через неделю. Не переживайте. Билетов нет.

В зал заходит мужик в тулупе:

– Из Питера кто-нибудь?

– Мы!

– Поехали!

Счастливые, что все обошлось, трясемся в «жигулях». Едем час. Два. Дороги практически нет, но мы по ней едем. Посреди ночи подъезжаем к двухэтажному зданию. Огромные сосульки упираются в землю. Открывается дверь. Выходит голый мужик в валенках. Глаза закрыты. Писает. Уходит. Замерзшая струя висит в воздухе и переливается.

Будят повариху. Выходит босая, на голом теле тулуп. Ножовкой пилит бревно на полу. Это окоченевшие макароны. Матерясь, ломом откалывает кусок масла. Жарит на сковороде. Едим. Очень вкусно!

В комнате сдвинуты две кровати. Белья нет. Ложимся. Пять матрацев снизу, пять сверху, мы посередине.