В рукописи функционировали и тексты, отклонявшиеся от официальной линии в богословии. Они были адресованы очень узкой аудитории – «своим». В качестве таковых можно назвать многочисленные труды масонов113. Но таких произведений было немного, и интерес к ним был не очень велик из-за религиозного индифферентизма значительной части представителей образованных слоев. Зато в народной среде тексты религиозного характера циркулировали широко. Крестьяне переписывали и хранили такие апокрифы, как «Хождение Богородицы по мукам», «Сон Богородицы», «Сказание о 12 пятницах», приписывавшееся папе римскому Клименту. Неканонические религиозные тексты были представлены прежде всего старообрядческой письменностью. Уровень грамотности старообрядцев был очень высок, «обучение церковнославянскому языку <…> было домашним. Учили старшие члены семьи или специально занимавшиеся обучением старики…». В этой среде «долго сохранялось глубокое уважение к древней книге как основному или единственному источнику “истинного” авторитета при решении всех вопросов. <…> Книжное знание было краеугольным камнем и личного авторитета, даже если в других отношениях человек и не являлся примером. Люди, собравшие большие библиотеки, были широко известны, к ним обращались за советом <…>. Грамотные старообрядцы любили пересказывать, трактовать прочитанное, использовали отсылки к книгам как аргумент при любом разговоре, особенно на морально-этические темы…»114. Поскольку духовная цензура не позволяла печатать старообрядческие сочинения, они распространялись в рукописях115.

Кроме того, старые рукописные религиозные книги собирали ценители, библиофилы и исследователи, существовало немало крупных собраний религиозной рукописной книги116. Ценители, рассматривая подобные православные рукописные книги как ручные произведения искусства, заказывали их книгописцам и изографам117.

Иными по характеру, но тоже квалифицируемыми тогда как «вольнолюбивые» были порнографические и эротические произведения.

С XVIII в. широко переписывались и читались сборники произведений И. Баркова и приписывавшихся ему стихов подражателей118. Судя по всему, масштабы их распространения, особенно в замкнутой мужской среде (учебные заведения, армия), были очень большими. Вот несколько свидетельств. Один из офицеров вспоминал про чтение их в кадетских корпусах в 1830-х гг.: «…чем строже корпусное начальство преследовало эти рукописи, тем более кадеты ухитрялись сохранять их и приобретать вновь. В мое прапорщичье время каждый офицер привозил с собою из корпуса целые тетради этих сочинений, у некоторых были даже большие томы, и не только с мелкими стихотворениями, но и с целыми драматическими произведениями, комедиями, водевилями и пр.; все это слыло под общим именем “барковианы”»119.

Другой мемуарист, который с 1835 г. учился в Новгород-Северской гимназии, писал: «Как всякий запретный плод, нас сильно соблазняли произведения поэтов Пушкинской школы. У нас образовалась целая рукописная библиотека “стихов”, между которыми попадались стихотворения весьма сомнительного достоинства, хотя все они были у нас известны под именем “стихов Пушкина”. <…> Почти у каждого из нас была своя заветная тетрадь, куда вносилось все, что попадалось»120, в том числе стихи Баркова. Вот мемуарное свидетельство о Первом кадетском корпусе в Петербурге в начале 1840-х гг.: «От кадет старших рот доходили до нас неприличные стихи, которые передавались от одного к другому, заучивались наизусть и переписывались»121. И наконец воспоминания о 5-й петербургской прогимназии в 1881 г.: «Уже во 2-м классе вследствие крайне разношерстного состава учеников стала впервые пускать корни порнография. Появились среди учеников так называемые “книжники”, у которых ранцы были наполнены наполовину учебниками и тетрадями, а наполовину нецензурными литературными произведениями и порнографическими карточками, очевидно вследствие домашней беспризорности таких учеников. Они все это бесплатно и очень охотно предоставляли во время уроков интересующимся»