Говоря о политической ситуации 1628–1629 гг., отметим: господствующее в историографии мнение о том, что она развивалась прямым ходом к беспарламентскому правлению, разделяется не всеми историками. Историк ревизионистского направления Ричард Каст утверждал: в течение недель между вынесением приговора Фельтону в ноябре 1628 года и роспуском парламента в начале марта 1629 года существовала уникальная возможность договориться. В это время в окружении короля и в парламенте сформировалась политическая группа «патриотов», выступавших за продолжение политики 1624 года, помощь «протестантскому делу» и в поддержку Дании, вступившей в Тридцатилетнюю войну против Габсбургов. «Патриоты», к числу которых при дворе относились влиятельные графы Пемброк и Карлейль, выступали за нормализацию отношений короны и парламента. В палате общин в пользу такого варианта действовал Джон Пим. Речь шла о том, что король гарантирует отход от арминианства, а парламент согласится утвердить являвшиеся камнем преткновения бочоночный и фунтовый сборы. Хотя у такого соглашения были влиятельные противники (Лод и Уэстон при дворе, Джон Элиот в парламенте), Касту такой сценарий кажется возможным. Он указал на некоторые высказывания и действия короля, доказывающие приемлемость для него такого развития событий, по крайней мере, до конца января. Каст считал, что здесь имеет место случай, когда на события стоит посмотреть с позиции контрфактической истории: «В таком случае Англии оказала бы обещанную помощь датчанам, а переговоры с Испанией были бы заблокированы. В этих обстоятельствах Карл сумел бы в полной мере воспользоваться выгодами от военных побед Густава-Адольфа в 1631 году и восстановить свою сестру в Палатинате силой. Успех в Палатинате создал бы престиж в своей стране и воодушевил бы на участие в Тридцатилетней войне в протестантской коалиции. Это могло усилить бы группу патриотов в совете, которую до своей смерти в 1630 году возглавлял Пемброк, а затем Дорчестер. Уэстон и Лод были бы вынуждены подстраивать свои советы под господствующие обстоятельства, как это было в преддверии начала заседаний парламента в 1629 году. Установился бы более сбалансированный политический порядок, как в 1628 году, а не доминирование одной происпанской и антикальвинистской партии. Принимая все это во внимание, можно быть уверенным, что Карл наверняка не стал делать глупости в Шотландии. Конечно, это гипотеза, но вполне вероятная» [36, 349].

Утверждения, будто Кларендон не видел в политике Карла I ошибок, неверны. Он связывал происхождение конфликта, приведшего к гражданской войне, с взаимным непониманием, порожденным отсутствием гармонии в отношениях короны и парламента во второй половине 1620-х гг., и писал: «Парламенты собирались и распускались. Тот, что собрался в четвертый год (после роспуска двух предыдущих), был детерминирован в действиях и декларациях убеждением, что не приходится ожидать созыва ассамблей такого рода в дальнейшем. В высказываниях о парламенте все были ограничены страхом цензуры и наказания. Никто не сможет показать мне иной источник, из которого проистекают все сегодняшние реки горечи, чем неразумные, неумелые, опрометчивые роспуски парламентов, которыми из-за вспышек гнева, высокомерия и амбиций отдельных людей, двор испытывал настроение и привязанность страны. Теми же стандартами народ оценивал честь, справедливость и добродетельность двора. Так что в те печальные времени они (двор и страна –