Мэри впервые увидела знаменитого телевизионного комика не на экране, а в жизни, и ей стало интересно: сильно ли он отличается от своего телеобраза? Он выглядел чуть ниже ростом и намного старше, на затылке – солидная лысина. Действительно, в обычной обстановке Банни напоминал продавца вторсырья из Центральной Европы: помятый костюм, редеющие всклокоченные волосы, из угла рта торчит окурок сигары.

Но его глаза! В них светилась необыкновенная теплота, хотя и с оттенком настороженности.

Мэри встала, продолжая разглядывать знаменитого комика. На экране глубина его взгляда не была так заметна: в серых глазах отражался не только ум, а нечто большее… Что именно, она понять не могла. И кроме того…

Вокруг Банни Хентмэна, как ни странно, висела аура страдания. Его облик, лицо, фигура казались пропитаны им.

«Да, – решила Мэри, – вот что выражают его глаза – страдание. Именно. Память боли. Очень давней боли, которую он не забыл и никогда не забудет. Банни Хентмэн пришел в этот мир, чтобы страдать – неудивительно, что он стал великим комиком. Комедия для него – борьба, желание забыться, отбросить нравственную боль… Наверно, именно здесь кроется причина его огромной популярности».

– Бан, – сказал Фелд, – это доктор Мэри Риттерсдорф; ее муж написал те самые тексты для роботов ЦРУ, которые я показывал тебе в прошлую среду.

Комик протянул руку; Мэри пожала ее и сказала:

– Господин Хентмэн…

– Прошу вас, называйте меня как-нибудь иначе, – сказал комик, – ведь это всего лишь мой сценический псевдоним. Мое настоящее имя – Лайонсблад Регаль. Мне пришлось изменить его: кто же выступает на сцене под именем Лайонсблад Регаль? Зовите меня Лайонсблад или просто Блад. Джерри зовет меня Лайрег, с оттенком интимности, – добавил он, не выпуская руки Мэри. – Если что-то мне и нравится в женщинах, так это интимность.

– Лайрег – это твой телеграфный код, ты опять путаешь, Бан, – заметил Джерри Фелд.

– Да-да, – Хентмэн отпустил руку Мэри. – Итак, фрау доктор Раттенфангер…

– Риттерсдорф, – поправила Мэри.

– Раттенфангер, – сказал Фелд, – это по-немецки «крысолов». Не делай больше таких ошибок, Бан.

– Прошу прощения, – комик театрально расшаркался. – Послушайте, фрау доктор Риттерсдоф. Пожалуйста, называйте меня каким-нибудь приятным именем; я жажду поклонения прекрасных женщин, ведь во мне сидит маленький мальчик…

Хентмэн улыбнулся, но лицо – и особенно глаза – продолжали выражать боль и усталость.

– Я найму вашего мужа, если взамен получу возможность время от времени видеть вас… Да, если бы он только догадался о ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ причине согласия, о так называемом секретном протоколе, как говорят дипломаты… – Он повернулся к Джерри Фелду и добавил:

– Ты-то знаешь, как эти секретные протоколы донимают меня впоследствии…

– Риттерсдорф сейчас живет в старом доходном доме на Западном побережье. Я дам вам его адрес. – Мэри вынула бумагу и ручку и стала писать. – Сообщите, что он вам нужен; попросите его…

– Но он мне не нужен, – спокойно произнес Банни Хентмэн.

– Не могли бы вы все-таки увидеться с ним, господин Хентмэн? – осторожно проговорила Мэри. – У Чака неординарное дарование. Боюсь, если на него не повлиять…

Хентмэн задумчиво провел пальцем по подбородку.

– Вас тревожит его неумение пользоваться своим талантом, поэтому вы и просите за него, не так ли?

– Да, – кивнула Мэри.

– Но это ЕГО талант. Ему решать.

– Моему мужу, – сказала Мэри, – надо помочь. «Уж я-то знаю, – подумала она. – Понимать людей – моя профессия. Чак – зависимый инфантильный тип; его необходимо подталкивать и вести за собой, чтобы он вообще как-то продвигался. Иначе он просто сгниет в какой-нибудь ужасной, грязной дыре – вроде той, где живет сейчас. Или выбросится из окна. Это единственное, что может его спасти. Хотя он сам никогда не признается себе в этом».