А вслух добавил. – Иди, ты у мене щаз нахохочесси!

Увидев злые глаза Сысоя, Рюмкин проглотил свой смех и, задрожав как осиновый лист на ветру, повернулся и побежал туда, куда указывал палец Сысоя, ворча. – Штоб ты сдох, рыжий мешок с дерьмом! Штоб к тобе твоя лихоманка и прицепилася! Штоб ты…

В подземном ходе они так и шли: впереди Рюмкин с факелом, за ним – Сысой с наганом. Между тем с каждым шагом уровень воды повышался, а свод понижался. Когда же вода стала им по пояс и факел высветил вокруг воду, подходящую к своду, Сысой остановился.

– Чо делать-то бум? – Рюмкин повернулся к комиссару.

– Чо… Чо… Нырять буш, понял? – в руках у Сысоя наган повернулся дулом к бедному Рюмкину, совсем растерявшемуся от приказа комиссара. Хоть времени прошло достаточно много с момента, когда Сысой испытал жгучий стыд от последнего поступка Дарьи, но злость на нее не ушла. К тому же добавилось полное поражение на поле боя – От сволочь, ентот Хришин! Ить надо ж такое изладить – затопил ход! Ну, как топерича мне попасть в монастырь? Эх, усе летить к чертям собачьим! А ишшо ентот издеватьси: вишь ли яму мою бабу стало жалко… Ну, погоди у меня!

И, толкнув в плечо Рюмкина, добавил. – Иди, паскуда, ныряй! Ишши ход…

– Побойся Бога, Сысоюшка… Я ить и в правду плавать-то не умею! Ну, как я тоды нырять-то смогу? Ить утопну! – в глазах Рюмкина застыл ужас: мало того, что идти пришлось по воде, так теперь и нырять придется в черную грязную воду.

– Ну, чо, как баба испужалси? Ишшо раз задержисси – пальну в тобе! – Сысой был неумолим: выстрелив из нагана в свод хода, он заставил сильно поколебаться пламя факела: ужасные чудовища в виде теней поползли по стенкам хода. Рюмкин сжался и оцепенел от ужаса. Глаза его закрылись, зажав нос рукой, он, как был, плюхнулся в воду.

Через несколько секунд он вынырнул, с жадностью глотнул воздух, моргая открытыми от ужаса глазами.

– Чо хошь делай со мной, но боле не могу – так шибко боюся! – Рюмкин перекрестился и встал перед Сысоем, смотря прямо ему в глаза. – Уж лучче застрели!

Комиссар ядовито рассмеялся. – Ну чо, бабский прихвостень? Топерича знашь, чо такое настояшший страх?!

Сейчас Сысой был доволен собой. А чтобы показать, что он ничего не боится, разделся, передав все Рюмкину, и нырнул в черную воду.

Прошло немного времени, пока Сысой был под водой. Когда же он вынырнул, Рюмкин от страха даже присел, думая, что сам черт к нему пожаловал и перекрестился.

– Усе, пошли отседа… Весь ход завален! – от усталости, холода и злости Сысой не мог даже заматериться по-человечески, а когда вышел из хода, сил не осталось совсем. Упав на траву, Сысой смотрел на кучевые облака, до которых раньше ему совершенно не было никакого дела. Нащупав в кармане неполную бутылку кумышки, он вылил ее прямо в раскрытую глотку…

Дарья медленно шла у самой кромки воды. Рядом мирно текла река Тура, грустно наблюдая за сломанной жизнью очередного человека, который касался ее вод. Весело поблескивая своими перекатывающимися волнами, она как бы говорила. – Послушай, девушка! Все проходит – пройдет и это… Время как вода: перетерпел – и снова наступает что-то новое… Смотри на меня и делай так же! На пути моем много преград, но я их обхожу, ласково обтекаю и дальше иду – таково мое назначение! А ты свое знаешь?

И на сердце у Дарьи наступало прояснение среди плотных грозовых туч, но ненадолго.

– Эх, Сысой, Сысой… – Дарья остановилась у воды как раз в том самом месте, откуда прыгал Терентий и упал красногвардеец. Стояла тишина. Сысой с Рюмкиным давно ускакали в город, а Дарья все бродила и разговаривала с рекой как с подружкой, которой могла поведать все самые сокровенные мысли и страхи. – Сволочь ты поганая! Я ить и сказать-то тобе хотела: ить робятко жду! Твой… А ты? «Свободна!» Да кто ж мене топерича с дитём – то возьмет? Подумал ба своей башкой… Вот и получатси: одна топерича дорога – в воду! И давно ба кинулася, да отца жалко: один -одинешенек остенетси…