Мы с друзьями-музыкантами вместе ходили на концерты в маленькие грязные клубы с ужасным звуком, знаете, там такие акустические системы были, что казалось, все группы играют одну и ту же песню. Ох, чего только не было на этих гигах! И сумасшедшие танцы, и драки, и полиция, и любовь в туалетах… Мы вообще весело жили. Шатались по центру, он тогда ещё не был разрушен, зависали на хатах у друзей, красили друг другу волосы в нереальные цвета, фотографировались… И очень много пили, сейчас даже страшно вспоминать! Мне тогда не верилось, что я проживу больше тридцати лет, даже татуировку сделала “Livefast – dieyoung” – «живи быстро – умри молодым», – Бабуля ткнула скрюченным пальцем себе в шею.– Хахах, кто бы мог подумать! Это был сплошной угар, вписки на концерты, секс, драгс, рок-н-ролл, иногда казалось, что я не переживу выходные, – Бабуля облизала пересохшие синие губы раздвоенным языком и добавила:
– Кстати, поставьте-ка кто-нибудь музыку на задний план, а то, что мы в тишине сидим, как во время войны!
Доцент расторопно встал и поставил свою любимую кассету группы Rancid, и комната наполнилась весёлой шумной музыкой. Вокалист пел что-то хриплым голосом по-английски, барабаны отбивали быстрый такт, гитары грязно ревели. Вот это кайф! Вот что нужно слушать в молодости!
– Вот это я понимаю, другое дело. Ещё бы пива вместо кваса, – продолжала бабуля, – Если бы до наших дней дошёл алкоголь, ребята… Да что теперь сделаешь, сами виноваты. В общем, это было чудесное лекарство от проблем – выпьешь пару стаканов ром-колы, и тебя больше не волнуют мелкие неприятности, все люди вокруг кажутся давно знакомыми друзьями, язык развязывается, «двойки» по математике становятся «пятёрками» по анархизму, хочется смеяться и любить. Позже, в институте, начался совсем хардкор, когда нужно было учиться, работать и угарно веселиться практически одновременно. Тогда я могла не спать по несколько суток подряд и с чьей-нибудь подмосковной дачи после ночных возлияний ехать в воскресенье к восьми часам на работу. Мы тогда очень мало ходили пешком, больше ездили на электричках, автобусах, метро… В транспорте я обычно вставляла в уши наушники, включала любимую весёлую музыку и закрывала глаза. Время летело очень быстро: закрыла глаза на одном конце Москвы, открыла на другом.
– Бабуль, а ты никогда не думала написать автобиографию? Я думаю, вся Москва с удовольствием бы читала рукопись про твою молодость! Это же так круто! – подала голос Гера. – Ты вот сейчас всё это описываешь, и я представляю, что я всё это сама пережила! Я бы даже твою рукопись скопировала в нескольких экземплярах!
– Герочка, я же по молодости вела дневник! Даже опубликовать его хотела. Только хранился он в виртуальном виде – в интернете… А сейчас туда уже никак не попасть. Если только через демку… Но ведь вынести через демку какую-либо вещь невозможно. Так что теперь могу вам только вслух рассказывать то, что вспомню.
Доцент попросил Бабулю рассказать побольше о транспорте, как им не страшно было ездить по тёмным подземельям метро, где хранятся трупы, и как они летали на самолётах. Бабуля углубилась в воспоминания о московском метрополитене, и все снова замолчали, алчно внимая каждому её слову.
Тёма погрузился в свои мысли. Нася сидела совсем рядом, поставив ноги, как балерина, на носочки, и её голубое платье немного задралось, частично обнажив белое бедро. Тёме стало очень тепло, кровь гулко запульсировала по телу. Он откинулся на спинку дивана и постарался, как бы случайно, дотронуться до Насиной ноги правым коленом. Ему вспомнилось, как он делал ей татуировку. Нася лежала на его кровати, прижавшись голой грудью к покрывалу и уткнувшись лицом в подушку, которую она тонкими пальцами сжимала от боли. Он сначала испугался, но Нася сказала, что всё нормально и ей даже нравится. Эта картина надолго впечаталась ему в память: напряжённая спина, пальцы и белокурая головка, уткнувшаяся в подушку, чтобы не закричать. Ночью после первого сеанса Тёма весь изъёрзался на кровати, ему виделись Насины тонкие пальцы, её дыхание и игла машинки, коловшая её белую кожу. Тёма посмотрел на Насино оголённое бедро, и ему захотелось его погладить. Он представил, как целует её тело, поднимаясь всё выше, гладит и сжимает руками грудь, а потом впивается в её розовые кукольные губки.