Все прошло очень быстро. На третий день Алевтина уже выписалась из больницы. Она даже не стала оформлять больничный лист, не хотелось давать повода для сплетен, просто отпросилась у руководства на два дня «поболеть» в связи с простудой. Ее, конечно, отпустили, так как Алевтина никогда раньше прогулами не злоупотребляла.

Приехал Герман. Он очень соскучился по Алевтине за те несколько дней, пока они не виделись. И даже когда она сослалась на определенное женское недомогание, не стал настаивать на близости и оставался нежным и внимательным к ней. От всего происшедшего с ней Алевтине было не по себе, она чувствовала себя убийцей и предателем, по ночам ей снились страшные сны. В какой-то момент Аля очень сильно пожалела о том, что совершила, но вернуться назад в прошлое и все изменить было уже невозможно, оставалось только жить дальше, двигаться вперед и попытаться все забыть.

Время лечит… Потихоньку Алевтина стала забывать случившееся. Конечно, не забывать, а просто меньше об этом думать и терзаться. Самое главное, что они с Германом были вместе и любили друг друга. Нервотрепка перед защитой диссертации Германа, приезд Мишеньки и перипетии с его поступлением оттеснили в самый дальний уголок памяти Алевтины воспоминания о нерожденном ребенке…

Так получилось, что Герман защитил свою диссертацию в один и тот же месяц, когда маленькой дочери Алиной подруги исполнился год. Валентина позвала друзей отметить эти важные события вместе у них дома. Алевтина давно так не отдыхала, как в тот вечер. Смех, шутки, тосты, забавное поведение маленького человечка – все это делало окружающий мир совершенным. Только время от времени, когда Алевтина видела, как Герман играет с чужым ребенком, ей становилось жутко.

Они уже собрались уходить, было довольно поздно. Радостные, стояли в коридоре, прощались. Неожиданно в прихожую выбежала девочка. Она уже была в пижамке, Валентина уложила ее спать, но ребенок никак не хотел оставаться один у себя в комнате. С веселым смехом она протянула свои маленькие ручки к Герману, и он взял ее на руки.

– Никак не хочет отпускать дядю Германа, – сказал муж Валентины, смеясь, – надо вам, братцы, уже своего рожать.

– Если бы Алька не сделала аборт, у них бы уже давно был свой… – махнув рукой, проговорила Валентина, она была пьяна. Но, сказав это, Валентина ойкнула, сразу зажала рот руками и с ужасом посмотрела сначала на Алевтину, потом на Германа.

У Алевтины помутнело в глазах. Она боялась взглянуть на Германа. «Боже мой, Валя, что же ты натворила, ты же обещала», – Алевтине казалось, что она сейчас упадет на пол. Воцарилось общее молчание, только маленькая девочка что-то курлыкала, теребя Германа за ухо. Он медленно опустил ребенка на пол. Выпрямился, посмотрел на Алевтину. Второй раз за этот вечер Алевтине стало жутко. В глазах Германа была чернота.

Теперь уже Алевтина не помнила, как они вышли из квартиры, как очутились на улице. В памяти мелькали только отдельные эпизоды. Герман шел впереди очень быстро, Аля отчетливо видела это сейчас, его спину, сгорбленную в один миг, его наклоненную голову. Алевтина бежала за ним, кажется, она что-то ему кричала, и рыдала, рыдала, рыдала. Она спотыкалась, каблуки подворачивались, она приседала и снова бежала. Он будто ее не слышал. Но, когда Алевтина все-таки догнала его, упала на колени и прижала голову к его ногам, Герман остановился.

– Гера, Герочка, прости меня, – Алевтина захлебывалась от рыданий, – прости, прости меня, умоляю, Герочка… я люблю тебя, Герочка…

Алевтине было все равно, что рядом с ними проходят люди и с удивлением смотрят на них. Она никого не видела. И Герман, наверное, тоже. Оба находились в другом мире, но уже каждый в своем.