И ведь Мышкин признается себе в этом своем грехе! Третья глава части второй материалов дела – сеанс саморазоблачения подсудимого. «Что же, разве я виноват во всем этом?», вопрошает себя Мышкин, исторгая чувство вины. Он в себе копается и находит эту свою вину. Сознается в том, что обманывает Рогожина, а, возможно, и самого себя в отношении к Настасье Филипповне. Раскаивается в том, что буквально внушает себе убеждение в намерении Рогожина убить и его, Мышкина. Подсудимый называет это самовнушение «внезапной своей идеей», «своим демоном». Но ведь говорят о воздаянии по вере! Если веришь в демона, призываешь демона, то демона и накликаешь.

Так вот, размышляя о покушении Рогожина на его, Мышкина, жизнь в трактире, подсудимый говорит, что подозревал Рогожина в злонамеренном умысле: «Не подыми ты руку тогда на меня (которую бог отвел), чем бы я теперь пред тобой оказался? Ведь я ж тебя все равно в этом подозревал, один наш грех, в одно слово!». Цитирую: «Один наш грех, в одно слово!».

А вот еще один эпизод. Мышкин, в порыве… самоанализа, говорит себе: «О, как он непростительно и бесчестно виноват пред Рогожиным! Нет, не „русская душа потемки“, а у него самого на душе потемки, если он мог вообразить такой ужас». Речь опять-таки идет об убийстве, которого все, с подачи Мышкина, и Мышкин первый, просто ждут от Рогожина!

Я много думал о вас, подсудимый Мышкин. Вот вы неплохой, вроде бы, человек. На первый взгляд, безвредный. Этакий «божий одуванчик». А на поверку вреда от вас много больше, чем от иного конченого негодяя или злодея. Вот смотрю я на вас и во мне почему-то просыпается желание вас… убить! Даже не знаю, как такое возможно! Настолько вы… неуместны.

МЫШКИН. Да как же так?

ПРОКУРОР. Да вот так…

В минуты раздумий Мышкин говорит себе: «Впрочем, если Рогожин убьет, то по крайней мере не так беспорядочно убьет». И тут же: «…разве решено, что Рогожин убьет?!». «„Не преступление ли, не низость ли с моей стороны так цинически-откровенно сделать такое предположение!“, – вскричал он, и краска стыда залила разом лицо его».

Между прочим, подобные измышления подпадают под действие пункта первого статьи 128 Уголовного кодекса Российской Федерации «Клевета».

АДВОКАТ. Ваша честь! Конституционное право на свободу мысли никто не отменял. Подзащитный делает… предположения относительно намерений гражданина Рогожина с чистым сердцем, печалясь и за Рогожина, и за Настасью Филипповну… стараясь… э-э-э… оградить… предупредить… разубедить себя… Да и не всегда он за глаза о Рогожине говорит. Он и в лицо говорит, что думает: «Всякого, кроме тебя, лучше, потому что ты и впрямь, пожалуй, зарежешь, и она уж это слишком, может быть, теперь понимает». Так и говорит Рогожину!

ПАРФЕН РОГОЖИН. Да, так и сказал.

ПРОКУРОР. Как же – оградить, предупредить, разубедить… Разубедить в том, в чем сам себя и убедил! И потом, какая же это свобода мысли? О мысли – никто не знает. А эти мысли внесены в материалы дела, а, значит, высказаны и вынесены в публичное пространство!

Мышкин отождествляет впервые виденного им племянника Лебедева с убийцей шести человек! Этих… как их… Жемариных! Отождествляет всецело на том основании, что племянник Лебедева ему не понравился: «И какой же, однако, гадкий и вседовольный прыщик этот давешний племянник Лебедева!», – говорит себе Мышкин. И тут же бичует себя за эти помыслы, попрекает, вопрошая, «что же он взялся их так окончательно судить, он, сегодня явившийся, что же это он произносит такие приговоры?».